| |
сопоставлять этот рассказ со своей собственной
жизнью.
- Как насчет людей, которых я люблю? - спросил я дона
Хуана. - что случится с ними?
- Они все останутся позади, - сказал он.
- Но разве нет никакого способа, которым я бы мог
вернуть их? Могу ли я вызволить их и взять с собой?
- Нет. Твой олли бросит тебя одного в неизвестные миры.
- Но я могу вернуться обратно в Лос-Анжелес, разве не
так? Я могу сесть на автобус или на самолет и отправиться
туда? Лос-анжелес останется на месте, не так ли?
- Конечно, - смеясь, сказал дон Хуан. - а также и
монтека, и тэмикула, и туксон.
- И текат, - добавил дон Хенаро с большой серьезностью.
- И пьедрас неграс, и транкитас, - сказал дон Хуан,
улыбаясь.
Дон Хенаро добавил еще несколько названий, так же
сделал дон Хуан. И они ушли в перечисление целой серии
крайне смешных и невероятных названий городов и местечек.
- Вращение с твоим олли изменит твою идею мира, -
сказал дон Хуан. - эта идея есть все. И когда она меняется,
меняется сам мир.
Он напомнил мне, что однажды я читал ему стихотворение
и захотел, чтобы я рассказал его. Он настроил меня
несколькими словами на него, и я вспомнил, что читал ему
стихи Хуана Рамона Хименеса. То, о котором он говорил,
называлось "окончательное путешествие". Я прочел его.
... И я уйду, но птицы останутся, распевая, и мой сад
останется с его зелеными деревьями, с его глубокими
колодцами. Много дней небеса будут синими и ясными, и
колокола в отдалении будут звонить так, как они звонят
сегодня днем. Люди, которые любили меня, уйдут, и город
будет расцветать заново ежегодно, но мой дух, одержимый
ностальгией, будет вечно бродить в том же самом забытом углу
моего цветущего сада.
- Это то чувство, о котором говорит Хенаро, - сказал
дон Хуан. - для того, чтобы быть магом, человек должен быть
страстным. Страстный человек имеет земные привязанности и
вещи, дорогие ему. Хотя бы та тропа, по которой он ходит.
То, что Хенаро рассказал тебе в своем рассказе, именно
это. Хенаро оставил свою страсть в икстлэне. Его дом, его
людей, все те вещи, до которых ему было дело. И теперь он
бродит вокруг в своих чувствах, и иногда, как он говорит, он
почти достигает икстлэна. У нас у всех это одинаково. Для
Хенаро - это икстлэн, для тебя это будет Лос-Анжелес, для
меня - ...
Я не хотел, чтобы дон Хуан рассказывал мне о себе. Он
остановился, как бы прочитав мои мысли.
Хенаро вздохнул и перефразировал первую строчку
стихотворения:
- Я ушел, а птицы остались, распевая.
На мгновение я ощутил волну агонии и неописуемого
одиночества, охватывающего нас троих. Я взглянул на дона
Хенаро и понял, что он, будучи страстным человеком, имел
очень много сердечных уз, очень много вещей, до которых ему
было дело и которые остались позади. У меня было ясное
ощущение, что в этот момент сила его воспоминания готова
обрушиться горным обвалом, и что Хенаро находится на грани
рыдания.
Я поспешно отвел глаза. Страсть дона Хенаро, его высшее
одиночество заставили меня плакать.
Я взглянул на дона Хуана. Он смотрел на меня.
- Только как воин можно выжить на тропе знания, -
сказал он. - потому что искусством воина является находить
равновесие между ужасом от того, что ты человек, и
восхищением от того, что ты человек.
Я взглянул на них обоих, на каждого по очереди. Их
глаза были мирными и ясными. Они вызвали волну захватывающей
ностальгии, и когда они, казалось, были на грани того, чтобы
разразиться страстными слезами, они повернули эту волну. На
мгновение я, казалось, "видел". Я "видел" одиночество
человека, как гигантскую волну, которая застыла передо мной,
отброшенная назад невидимой стеной метафоры.
Моя печаль была столь захватывающа, что я ощутил
эйфорию. Я обнял их.
Дон Хенаро улыбнулся и поднялся. Дон Хуан тоже встал и
мягко положил руку мне на плечо.
- Мы собираемся покинуть тебя здесь, - сказал он. -
делай то, что найдешь нужным. Олли будет ждать тебя на краю
той долины.
Он указал на темную долину вдали.
- Если ты чувствуешь, что это еще не твое время, то
отка
|
|
