покушения на него не являются неслыханными 
происшествиями. Если разница лет менее значительна, то при пробуждении более 
интенсивной 
[234]
душевной деятельности ребенок находит конкурента уже на месте и 
приспосабливается к нему. Если разница больше, то новый ребенок с самого начала 
может вызвать определенные симпатии как интересный объект, как живая кукла, а 
при разнице в восемь лет и более, особенно у девочек, уже могут проявиться 
заботливые, материнские чувства. Но, откровенно говоря, если за сновидением 
открываешь желание смерти братьям и сестрам, не нужно считать его необъяснимым, 
его прототип без труда находишь в раннем детском возрасте, довольно часто – 
также и в более поздние годы совместной жизни.

Вероятно, нет ни одной детской без ожесточенных конфликтов между ее обитателями.
 Мотивами являются борьба за любовь родителей, за обладание общими вещами, за 
место в комнате. Враждебные чувства направляются как против более старших, так 
и против более младших братьев и сестер. Кажется, Бернард Шоу высказал мысль: 
«Если есть кто-то, кого молодая английская дама ненавидит больше, чем свою мать,
 то это ее старшая сестра». Но в этом изречении есть нечто удивительное для нас.
 Ненависть братьев и сестер и соперничество мы можем в крайнем случае понять, 
но как может возникнуть ненависть в отношениях между дочерью и матерью, 
родителями и 
детьми?
Это отношение и детьми оценивается несомненно как более благоприятное. Оно 
соответствует также нашим ожиданиям; мы считаем значительно более 
предосудительным, если не хватает любви между родителями и детьми, чем между 
братьями и сестрами. В первом случае мы, так сказать, считаем святым то, что в 
другом является обычным. Однако повседневное наблюдение показывает, как часто 
чувства между родителями и взрослыми, детьми не соответствуют поставленному 
обществом идеалу, сколько в них нако– 
[235]
пилось враждебности, готовой прорваться, если бы ее не сдерживало немного 
почтительности и нежных чувств. Мотивы этого общеизвестны и обнаруживают 
тенденцию отделить лиц того же пола, дочь от матери, отца от сына. Дочь находит 
в матери силу, которая ограничивает ее волю и на которую возложена миссия 
провести в жизнь требуемый обществом отказ от сексуальной свободы, в отдельных 
случаях еще и конкурентку, которая противится вытеснению. То же самое, но в еще 
более резкой форме повторяется между отцом и сыном. Для сына в отце воплощается 
любое насильственное социальное принуждение; отец закрывает ему доступ к 
проявлению собственной воли, к преждевременному сексуальному наслаждению и к 
пользованию общесемейным достоянием там, где оно имеется. У престолонаследника 
желание смерти отца вырастает до размеров, граничащих с трагедией. Менее 
опасным представляется отношение между отцом и дочерью, матерью и сыном. 
Последнее дает чистейшие образцы ненарушенной никакими эгоистическими 
соображениями неизменной нежности.
1
Для чего я говорю об этих банальных и общеизвестных вещах? Потому что имеется 
очевидное стремление отрицать их значение в жизни и выдавать социально 
обусловленный идеал за осуществленный 
гораз-

–
1 В этих суждениях выступает коренной методологический изъян психоанализа 
Фрейда – подмена социальных факторов личностно-психологическими (в свою очередь,
 сведенными к психосексуальным). Отношения, которые складываются в семье между 
ее членами, могут отражать личностно-психологические симпатии и антипатии 
(которые, в свою очередь, обусловлены историей внутрисемейных отношений, 
характерологическими свойствами членов семьи). Однако сама семья – продукт 
социальной истории. Социальное же принуждение не является продуктом 
половозрастных различий. 
[236]
до чаще, чем он в действительности осуществляется. Но лучше, если правду скажет 
психолог, чем циник. Во всяком случае, это отрицание относится только к 
реальной жизни. Но литературе и драматической поэзии предоставляется свободно 
пользоваться мотивами, вытекающими из нарушения этого идеала.

Итак, нам не следует удивляться тому, что у большого числа людей сновидение 
обнаруживает желание устранить родителей, а именно того из них, кто одного пола 
с видевшим сон. Смеем предположить, что это желание имеется в состоянии 
бодрствования и даже иногда осознается, если оно может замаскироваться под 
другой мотив, например, под сострадание к ненужным мучениям отца, как это было 
у видевшего сон в примере 3. Редко одна только враждебность определяет 
отношение, гораздо чаще за ней выступают более нежные побуждения, которыми она 
подавляется и должна выжидать до тех пор, пока сновидение ее как бы изолирует. 
То, что сновидение с помощью такой изоляции изображает преувеличенным, затем 
опять уменьшается, когда после нашего толкования включается в общую жизненную 
связь (Sachs, 1912, 569). Но мы находим это желание сновидения даже там, где 
оно не имеет связи с жизнью и где взрослый никогда не признался бы в нем в 
бодрствующем состоянии. Причина этого в том, что самый глубокий и постоянный 
мотив отчуждения, особенно между лицами одного пола, появляется уже в раннем 
детском возрасте.

Я имею в виду соперничество в любви явно полового характера. Сын уже маленьким 
ребенком начинает испытывать особую нежность к матери, которую он считает своей 
собственностью, а отца воспринимает как конкурента, который оспаривает у него 
это исключительное обладание, и точно так же маленькая дочь видит в матери лицо,
 мешающее ее нежному от– 
[237]
ношению к отцу и занимающее место, которое она сама с удовольствием бы за