достигла ступени предсознательного и 
сознательного, а другая задержалась на ступени бессознательного. Поэтому 
конфликт не может быть разрешен; спорящие так же мало подходят друг другу, как 
белый медведь и кит в известном примере. Решение может быть принято только 
тогда, когда они встретятся на одной и той же почве. Я полагаю, что сделать это 
возможным и является единственной задачей терапии(1).

А кроме того, уверяю вас, что вы неверно осведомлены, если предполагаете, что 
советы и руководство в житейских делах являются составной частью аналитического 
воздействия. Напротив, мы по возможности избегаем такой менторской роли и 
больше всего желаем, чтобы больной самостоятельно принимал свои решения. С этой 
целью мы даже требуем, чтобы все жизненно важные решения – о выборе профессии, 
хозяйственных предприятиях, заключении брака или разводе – он отложил на время 
лечения и привел в исполнение только после его окончания. Согласитесь,


–
(1) Фрейд недооценивает роль социальных факторов в этиологии неврозов. Всему 
психоанализу присуща неверная ориентация на возможность избавления общества от 
социальных зол путем психотерапии.


[233]
все обстоит иначе, чем вы себе представляли. Только с определенными очень 
молодыми или совершенно беспомощными и неуравновешенными больными мы не можем 
осуществить это желательное ограничение. Для них мы должны совмещать 
деятельность врача и воспитателя; тогда мы прекрасно сознаем свою 
ответственность и ведем себя с необходимой осторожностью.

Но из того рвения, с которым я защищаюсь против упрека, что нервнобольного во 
время аналитического лечения побуждают «дать себе волю», вам не следует делать 
вывод, что мы воздействуем на него в пользу общественной нравственности. Это 
нам по меньшей мере столь же чуждо. Хотя мы не реформаторы, а лишь наблюдатели, 
но мы не можем не смотреть критическими глазами и сочли невозможным встать на 
сторону условной сексуальной морали и высоко оценить тот способ, каким общество 
пытается практически уладить проблемы сексуальной жизни. Мы можем прямо 
подсчитать, что то, что общество называет своей нравственностью, стоит больших 
жертв, чем заслуживает, и что его методы не основаны на правдивости и не 
свидетельствуют об уме. Мы не мешаем нашим пациентам слушать эту критику, 
приучая их к свободному от предрассудков обсуждению сексуальных вопросов, как и 
всяких других, и если они, став самостоятельными после завершения лечения, 
решаются по собственному разумению занять какую-то среднюю позицию между полным 
наслаждением жизнью и обязательным аскетизмом, мы не чувствуем угрызений 
совести ни за один из этих выходов. Мы говорим себе, что тот, кто с успехом 
выработал истинное отношение к самому себе, навсегда защищен от опасности стать 
безнравственным, если даже его критерий нравственности каким-то образом и 
отличается от принятого в обществе. Впрочем, мы остерегаемся преувеличить 
[234]
значение вопроса о воздержании в лечении неврозов. Лишь в небольшом числе 
случаев можно разрешить патологическую ситуацию вынужденного отказа с 
соответствующим застоем либидо легко достижимым способом половых сношений.

Таким образом, вы не можете объяснить терапевтическое воздействие анализа 
разрешением сексуальных наслаждений. Поищите другое объяснение. Мне кажется, 
что, отклоняя это ваше предположение, я одним замечанием навел вас на 
правильный путь. Мы, должно быть, приносим пользу тем, что заменяем 
бессознательное сознательным, переводя бессознательное в сознательное. 
Действительно, так оно и есть. Приближая бессознательное к сознательному, мы 
уничтожаем вытеснение, устраняем условия для образования симптомов, превращаем 
патогенный конфликт в нормальный, который каким-то образом должен найти 
разрешение. Мы вызываем у больного не что иное, как одно это психическое 
изменение: насколько оно достигнуто, настолько оказана помощь. Там, где нельзя 
уничтожить вытеснение или аналогичный ему процесс, там нашей терапии делать 
нечего.

Цель наших усилий мы можем сформулировать по-разному: осознание 
бессознательного, уничтожение вытеснений, восполнение амнестических пробелов, – 
все это одно и то же. Но, возможно, вас не удовлетворит это признание. Вы 
совсем иначе представляли себе выздоровление нервнобольного, а именно так, что 
он становится другим человеком после того, как подвергся утомительной работе 
психоанализа, а тут весь результат состоит лишь в том, что у него оказывается 
немного меньше бессознательного и немного больше сознательного, чем раньше. Но 
вы, вероятно, недооцениваете значение такого внутреннего изменения. Вылеченный 
нервнобольной действительно стал другим 
[235]
человеком, но, по существу, он, разумеется, остался тем же самым, т. е. он стал 
таким, каким мог бы стать в лучшем случае при самых благоприятных условиях. А 
это очень много. Если вы затем узнаете, сколько всего нужно сделать и какие 
необходимы усилия, чтобы осуществить это кажущееся незначительным изменение в 
его душевной жизни, то вам покажется весьма правдоподобным значимость такого 
различия в психическом уровне.

Я отклонюсь на минуту от темы, чтобы спросить, знаете ли вы, что называется 
каузальной терапией? Так называется прием, направленный не на болезненные 
явления, а на устранение причин болезни. Является ли наша психоаналитическая 
терапия каузальной или