евают поэты, т. е. половая любовь, имеющая целью половое соединение. Но мы
не отделяем от этого понятия всего того, что причастно к слову любовь: с одной
стороны, себялюбие, с другой стороны -- любовь к родителям и к детям, дружба и
всеобщее человеколюбие, а также преданность конкретным предметам и абстрактным
идеям. Оправданием этому являются результаты психоаналитического исследования,
доказавшего, что все эти стремления являются выражением одних и тех же влечений,

направленных к половому соединению между различными полами, хотя в других
случаях эти влечения могут не быть направлены на сексуальную цель или могут
воздержаться от ее достижения, но при этом они всегда сохраняют достаточную
часть своей первоначальной сущности, чтобы в достаточной мере сберечь свою
идентичность (самопожертвование, стремление к близости).
Итак, мы полагаем, что язык создал в своих многообразных применениях слова
"любовь" чрезвычайно правильную связь и что мы не можем сделать ничего лучшего,
чем положить эту связь в основу наших научных рассуждений и описаний. Этим
решением психоанализ вызвал бурю негодования, как будто он был виною 
преступного
новшества. И тем не менее психоанализ не создал ничего оригинального этим
"распространенным" пониманием любви. "Эрос" философа Платона целиком совпадает 
в
своем происхождении, работе и отношении к половому акту с любовной силой, с
либидо психоанализа, как указали Nachmаnsohn и Рfister каждый в отдельности14, 
и
когда апостол Павел прославляет в знаменитом письме к карфагенянам любовь 
больше
всего, то он, вероятно, понимал ее в таком именно "распространенном" смысле15.
Из этого можно сделать только тот вывод, что люди не всегда понимают всерьез
своих великих мыслителей, даже тогда, когда они якобы благоговеют перед ними.
Эти любовные влечения называются в психоанализе a potiori и по своему
происхождению сексуальными влечениями. Многие "образованные" люди воспринимают
это наименование как оскорбление; они отомстили за него, бросив психоанализу
упрек в "пансексуализме". Кто считает сексуальность чем-то постыдным и
унизительным для человеческой природы, тому вольно пользоваться более
благозвучными выражениями эрос и эротика. Я сам мог бы поступить таким же
образом и этим самым избавился бы от многих возражений; но я не сделал этого,
потому что не хотел уступать малодушию. Неизвестно, к чему это привело бы;
сначала уступают на словах, а потом мало-помалу и на деле. Я не нахожу никакой
заслуги в том, чтобы стыдиться сексуальности; греческое слово эрос, которое
должно смягчить позор, является, в конце концов, не чем иным, как переводом
слова "любовь", и, наконец, кто может выжидать, тому нет нужды делать уступки.
Итак, мы попытаемся предположить, что любовные отношения (индифферентно говоря:
эмоциональные привязанности) (Gefьhlsbindungen), составляют сущность массовой
души. Вспомним, что об этом нет и речи у авторов. То, что соответствует 
любовным
отношениям, скрыто, очевидно, за ширмой внушения. Два соображения подкрепляют
наше предположение: во-первых, масса объединена, очевидно, какой-то силой. Но
какой силе можно приписать это действие, кроме эроса, объединяющего все в мире?
Во-вторых, получается такое впечатление, что индивид, отказываясь от своей
оригинальности в массе и поддаваясь внушению со стороны других людей, делает
это, потому, что у него существует потребность скорее находиться в согласии с
ними, чем быть в противоречии с ними, следовательно, он делает это, быть может,
"им в угоду" ("ihnen zuliebe")16.
V. ДВЕ ИСКУССТВЕННЫЕ МАССЫ: ЦЕРКОВЬ И ВОЙСКО
Относительно морфологии масс мы помним, что можно различать очень многие виды
масс и самые противоположные направления в принципе их классификации.
Есть массы, существующие очень непродолжительное время и существующие очень
долго; гомогенные массы, состоящие из однородных индивидов, и негомогенные;
естественные массы н искусственные, требующие для своего сохранения внешнего
насилия, примитивные массы и расчлененные, высоко организованные. Но из
некоторых соображений, цель которых еще скрыта, мы хотели бы придать особое
значение делению, которому у авторов уделено слишком мало внимания; я имею в
виду массы без вождей и массы, имеющие вождей. В противоположность обычному
навыку наше исследование берет исходным пунктом не простую относительно массу, 
а
высокоорганизованные, долго существующие, искусственные массы. Интереснейшими
примерами таких образований являются: церковь -- община верующих, и армия --
войско.
Церковь и войско суть искусственные массы; чтобы сохранить их от распада и
предупредить изменения в их структуре, применяется определенное внешнее насилие.

Обычно не справляются и не предоставляют человеку свободного права на 
вступление
в такую массу. Попытка выступления из нее обычно преследуется или связана с
совершенно определенными условиями. Почему эти общественные образования
нуждаются в таких особых обеспечивающих мероприятиях -- этот вопрос выходит в
настоящее время за пределы наших интересов. Нас интересует одно лишь
обстоятельство: в этих высокоорганизованных массах, защищенных таким путем от
распада, можно очень ясно подметить определенные соотношения, которые в другом
месте скрыты гораздо глубже.
Что касается церкви -- нам выгодно было бы взять за образец католическую
церковь, -- то в ней, как и в войске (несмотря на то, что массы эти столь
различные