комнату. Затем, некоторое время спустя, вы передумываете и говорите мне, что 
все-таки это не очень хорошая идея. Я снова отправляюсь в бюро, чтобы отменить 
переезд. Но уже поздно: все мои вещи перенесены в новую комнату. Но затем 
оказывается, что новая комната гораздо приятнее — больше, выше, имеет лучший 
вид. И нумерологически номер комнаты — 929 — гораздо более благоприятное число».

Этот сон появился тогда, когда мы с пациенткой начинали обсуждать завершение 
терапии. Он выражал ее мнение, что сначала я соблазнял ее (иными словами, это 
образ сна, предлагающий, чтобы мы жили в соседних комнатах и спали вместе) и 
что она ответила согласием на сближение (поменяв комнаты), но затем, когда я 
передумал спать с ней, она не смогла вернуться обратно: то есть некое 
необратимое изменение уже произошло. Более того, перемена была к лучшему: новая 
комната была гораздо приятнее, с благоприятным нумерологическим подтекстом. 
Пациентка была исключительно красивой женщиной, излучающей сексуальность, и в 
прошлом общалась со всеми мужчинами посредством некоторой формы открытой или 
сублимированной сексуальности. Сон предполагал, что сексуальная энергия между 
нами могла быть существенной для создания терапевтической связи, которая, 
будучи установленной, облегчала необратимые изменения. Другой клинический 
пример:
«Я в вашем кабинете и вижу прекрасную темноглазую женщину с красной розой в 
волосах, полулежащую на диване. Когда я приблизилась, то осознала, что женщина 
совсем не та, кем казалась. Ее диван — это гроб, ее глаза темны, но не красотой,
 а смертью, а ее пурпурная роза не цветок, но смертельная кровавая рана».
Эта пациентка (она подробно описана в «Мамочке и смысле жизни») часто выражала 
свое нежелание воспринимать меня как реального человека. Обсуждая со мной этот 
сон, она сказала: «Знаю, что я и есть эта женщина, и каждый приближающийся ко 
мне ipso facto[10] встречает смерть — еще одна причина держать вас подальше, и 
причина для вас не становиться ближе».
Сон привел нас к теме того, что она проклята: так много людей, любимых ею, 
умерли, что она верила, что носит в себе смерть. По этой причине она 
отказывалась позволить мне материализоваться как личности — она хотела, чтобы я 
был вне времени, вне жизненного нарратива, состоящего из линии с началом и, 
конечно же (и самое главное), с концом.

Мои записные книжки заполнены другими многочисленными примерами моего появления 
во снах пациентов. Одной пациентке снилось, как она мочится на мои часы, другой 
— то, что она бродит по моему дому, встречается с моей женой и становится 
частью моей семьи. По мере моего старения пациентам все чаще снятся мое 
отсутствие или смерть. Во введении я приводил сон пациента, который, войдя в 
мой пустынный кабинет, нашел только соломенную шляпу, покрытую паутиной. Другая 
пришла в мой кабинет и обнаружила там библиотекаря, сидящего за моим столом, 
который и сообщил ей, что кабинет был превращен в памятную библиотеку. Каждый 
терапевт может привести и другие примеры.
Глава 84. Опасайтесь профессиональных угроз 
Уютное окружение психотерапевтической практики: удобные кресла, меблировка, 
подобранная со вкусом, нежные слова, возможность поделиться, теплота, близость 
встречи — часто скрывает профессиональные опасности. Психотерапия — весьма 
требовательная профессия, и успешный терапевт должен уметь справляться с 
изоляцией, волнением и фрустрацией, которые просто неизбежны в его работе.
Самое парадоксальное, однако, состоит в том, что психотерапевты, которые так 
лелеют стремление их пациентов к близости, должны чувствовать изоляцию как 
главную профессиональную угрозу. Однако терапевты слишком часто бывают 
одинокими созданиями, проводящими весь свой рабочий день изолированными от мира 
в идущих друг за другом сеансах и редко видящими коллег, если только они не 
предпримут энергичных усилий, дабы построить коллегиальную деятельность. Да, 
конечно, идущие подряд сеансы, составляющие рабочий день терапевта, изобилуют 
близостью, но этой формы близости недостаточно для того, чтобы поддержать жизнь 
терапевта. Эта близость не дает подкрепления и обновления, возникающих от 
глубоких любящих отношений с друзьями и семьей. Одно дело — существовать для 
другого, и совсем другое — быть в равноправных отношениях с другим.
Слишком часто мы, терапевты, игнорируем наши личные отношения. Наша работа 
становится нашей жизнью. В конце рабочего дня, отдав большую часть самих себя, 
мы чувствуем себя опустошенными и не способными к дальнейшим взаимоотношениям. 
Кроме того, пациенты так благодарны, так любящи, так идеализируют нас, что мы 
рискуем стать менее ценимыми членами семьи и друзьями, которые не могут 
признать наши всеведение и превосходство во всем.
Взгляд терапевта на мир априорно изолирован. Закаленные терапевты видят 
отношения иным образом, иногда они утрачивают терпение к социальным ритуалам и 
бюрократии, не могут придерживаться мимолетных мелких встреч и небольших 
разговоров на многочисленных общественных встречах. Путешествуя, некоторые 
терапевты избегают контакта с другими или скрывают свою профессию, потому что у 
них вызывает отвращение искаженное общественное отношение к ним. Они устали не 
только от того, что их иррационально боятся или недооценивают, но от того, что 
их переоценивают и считают, что они могут читать мысли или предлагать 
гениальные решения самых разнообразных проблем.
Хотя терапевты должны привыкнуть к идеализации или недооценке, с которыми они 
встречаются в повседневной работе, это происходит очень редко. Вместо этого они 
часто ощущают тревожные позывы сомнений в себе или в собственной грандиозности. 
Эти подвижки в самоуважении, а впрочем, и все изменения внутреннего состояния, 
должны быть внимательнейшим образом проработаны терапевтами, дабы они не