истинное изначальное состояние каждой личности, а не на какую-то 
трансцендентную реальность. 

Многие духовные пути кладут в свою основу принцип сострадания, принесения 
пользы другим; например, в буддийской традиции Махаяны сострадание является 
одним из основополагающих моментов практики наряду со знанием истинной природы 
явлений, то есть "пустоты". Однако же иногда сострадание может превратиться в 
нечто искусственное, выдуманное, если мы не понимаем его истинного принципа. 
Подлинное, невымышленное сострадание может возникнуть только после того, как мы 
открыли наше собственное состояние. Наблюдая нашу собственную ограниченность, 
нашу зависимость, наши конфликты и тому подобное, мы можем истинно осознать 
страдание других, и тогда наш опыт становится основой, или моделью, для того, 
чтобы суметь лучше понять окружающих и помочь им. 

Единственный источник всякого рода доброго дела для других — это осознавание 
своего собственного состояния. Когда мы знаем, как помочь самим себе и что надо 
делать в нашей собственной ситуации, мы можем реально помочь другим, и чувство 
сострадания появится само собой, нам не надо будет заставлять себя 
придерживаться правил поведения, соответствующих той или иной религиозной 
доктрине. 

Что же мы имеем в виду, когда говорим об "осознавании нашего собственного 
истинного состояния"? Это означает наблюдение за самим собой, распознавание 
того, кто мы такие есть, кем мы себя считаем и каково наше отношение к другим и 
к жизни. Если мы всмотримся, откуда возникает, в чем коренится наша 
ограниченность, наши умственные построения, страсти, гордость, ревность и 
привязанность, в которых мы замыкаемся в течение одного только дня, то увидим, 
что их источник — это наше двойственное видение и наша несвобода. Чтобы быть в 
состоянии помочь как самим себе, так и другим, нам надо преодолеть любые рамки, 
в которых мы заточены. Таково истинное назначение учений. 

Всякого рода учение передается через культуру и знания людей. Но важно не 
смешивать какую-либо культуру или традицию с самими учениями, потому что 
сущность учений есть знание природы личности. Всякая данная культура может 
иметь огромную ценность, являясь средством, позволяющим людям получить 
донесенное до них учение. Но это не само учение. Возьмем, к примеру, буддизм. 
Будда жил в Индии, и, чтобы передать свое учение, он не стал создавать новую 
форму культуры, но использовал культуру индийского народа своего времени в 
качестве основы общения. Например, в "Абхидхармакоше"*12 мы находим такие идеи 
и представления, как описание горы Меру и пяти континентов, типичные для 
древней культуры Индии, но совершенно не следует считать, что они имеют 
основополагающее значение для понимания самого учения Будды. Другой пример 
такого рода вещей мы можем видеть в совершенно новой форме буддизма, возникшей 
в Тибете после слияния его с местной тибетской культурой. Действительно, когда 
Падмасамбхава принес Ваджраяну в Тибет, он не отказался от ритуальных практик, 
использовавшихся древней традицией бон, но умело использовал их, включив в 
буддийские тантрийские практики. 

Если кто-то не знает, как понять истинный смысл учения через свою собственную 
культуру, то у него может появиться путаница между внешней формой религиозной 
традиции и сущностью ее. Возьмем для примера западного человека, 
интересующегося буддизмом, который отправляется в Индию искать учителя. Там он 
встречает традиционного тибетского мастера, живущего в уединенном монастыре и 
ничего не знающего о западной культуре. Когда такого мастера просят учить, он 
будет придерживаться методов, к которым он привык, обучая тибетцев. Но 
западному человеку надо преодолеть определенные значительные трудности, начиная 
с языкового барьера. Возможно, он получит важное посвящение и вынесет глубокое 
впечатление от особой атмосферы, от духовной "вибрации", но он не поймет самого 
смысла. Привлеченный экзотикой мистицизма, он, возможно, проживет несколько 
месяцев в монастыре, вбирая в себя некоторые аспекты тибетской культуры и 
религиозных обычаев. Возвратившись на Запад, он убежден, что понял буддизм, и, 
считая себя отличающимся от окружающих, ведет себя совсем как тибетец. 

Но истина заключается в том, что нет никакой нужды становиться тибетцем, чтобы 
практиковать учение, пришедшее из Тибета, наоборот, самым верным является 
умение включить это учение в свою собственную культуру, чтобы получить 
возможность сообщить о нем, о его сущности, другим представителям Запада. Но 
часто бывает, что, столкнувшись с восточным учением, люди считают, что 
собственная культура не представляет никакой ценности. Такое отношение 
совершенно ошибочно, потому что всякая культура имеет свою ценность, связанную 
с тем окружением и обстоятельствами, при которых она возникла. Ни об одной 
культуре нельзя сказать, что она лучше другой — от самого человека зависит, 
получит ли он от нее большую или меньшую пользу в плане внутреннего развития. 
Поэтому бесполезно переносить правила и обычаи в другую культурную среду, 
отличающуюся от той, в которой они возникли. 

Личные привычки и культурная среда важны для понимания человеком учения. Нельзя 
передать состояние знания, используя примеры, неведомые слушателям. Если жителю 
Запада подать цампу*13 и тибетский чай, то, вероятно, он не будет иметь 
представления, как это едят. Тибетец же, который ест цампу с самого детства, 
над этим не задумается: он перемешает цампу с чаем и съест ее. Точно так же, 
если не з