теперь дело уже нешуточное. Внутреннее смутное ощущение опасности встревожило 
меня. Я поняла, что осталась неосмысленной некая очень важная проблема.
Бросив все дела, я стала искать ключ к разгадке; В тот момент, когда я 
обратилась к своей боли, я совершала прогулку, ибо больше всего мне нравится 
заниматься мыслительной работой, когда я нахожусь в движении.
Я сказала: "Дорогая боль! Я прощаю тебя за то, что ты вошла в меня. Прости и ты 
меня за то, что я приняла тебя и взрастила и до сих пор не понимаю, что ты 
хочешь мне сказать. Я отпускаю тебя на волю, но я желаю понять, отчего вообще 
возникает боль. Ведь боль - это несчастье для человека. Я хочу помочь себе, но 
также хочу помочь и больным. Раз уж мне дано право наставлять таким образом 
людей, то ты дашь мне и понимание. Я освобождаю свой страх не понять сразу твое 
сообщение.
Аптеки забиты болеутоляющими средствами, которые поглощаются в 
умопомрачительных количествах, однако ты, боль, не исчезаешь. Я знаю, что ты не 
можешь уменьшиться, если человек не понимает твоего поучительного сигнала. Ты 
вынуждена усиливаться. Прояви себя так, чтобы я сумела понять".
Вдруг я увидела открытую дверь в погреб. Погреб настолько упрятан в земле, что 
на поверхности виден лишь бугор. Бугор как бы медленно вырастает из-под земли - 
в сторону видимого. Это значит, что я подавила в себе проблему, поскольку 
боялась извлечь ее на свет божий, а она разрослась и во мне уже не умещалась.
Заглядываю в погреб и вижу образцовое складское хозяйство, какое только можно 
себе представить. Если эта символическая картина не явилась бы лично мне, то я 
совершенно спокойно сказала бы, что подобный рационально-образцовый порядок 
складирования мне не свойствен. Передо мной было нечто вроде порохового погреба,
 сплошь заставленного - куда ни кинь взор - рядами аккуратных 
свертков-кирпичиков да так, что и мышонку негде было проскочить. Лишь возле 
самого порога оставалось еще с десяток свободных мест. Будь и они заполнены, 
как мой пороховой погреб - причиняющий боль стресс - достиг бы критической 
массы, и я, образно выражаясь, превратилась бы в атомную бомбу. В ходе цепной 
реакции из меня стала бы извергаться разрушительная злоба, причиняя боль мне 
самой, а также другим.
Я взяла один сверток из собственного склада и стала его распечатывать. Увидев 
содержимое, я поняла также и сущность синдрома боли. Мною овладели отчаяние и 
ужас. К счастью, одновременно с этим проблема стала таять, словно весенний снег 
на жарком солнце, и растекаться ручейками. Ведь я сама хотела это узнать, а уж 
смелость на то, чтобы признать в себе наличие самого плохого, во мне уже 
появилась. Ключ был дан, разгадка найдена.

Я поняла: боль есть жестокость.

Все мы с детства - кто в большей, кто в меньшей степени - страдаем от 
жестокости, домашней либо посторонней.

Почему мы страдаем?
Потому что боимся жестокости.
Страх перед жестокостью навлекает жестокость. Чем сильнее возрастает страх, тем 
сильнее возрастает жестокость.

Жестокость с ее унижением и осмеиванием отнимает надежду быть любимым. Из 
страха меня не любят человек вбирает в себя направленную на него жестокость, а 
также все аналогичные изъявления жестокости, адресованные кому бы то ни было, и 
не догадывается о том, что вся эта жестокость становится его собственной. 
Человек даже не замечает того, что он стал жестоким. Ведь он знает, что 
жестокости он боится. Убежал бы подальше от жестоких людей, но заставляет себя 
оставаться на месте. Ответил бы на жестокость жестокостью, но что подумают 
другие. Между тем жестокость набирает силу, и вместе с ней растет внутреннее 
сопротивление против жестоких людей.
При достижении критической отметки возникает болезнь с болями, которая, подобно 
учителю, указывает на неусвоенную проблему. Либо ведет себя, как врач, который 
в целях профилактики серьезной болезни делает человеку прививку, вызывая 
местный очаг болезни, который призван воздействовать на весь организм как на 
духовном, так и на физическом уровне.

Жестокость берет начало в семье. Ожесточившиеся друг на друга либо на жизнь 
родители своими ссорами незаметно, как бы между прочим, ранят душу ребенка, и 
ребенок заболевает, чтобы родители хоть ненадолго поутихли. Забота о больном 
ребенке возьмет да и переведет мысли на иное. Ребенок заболевает все чаще и 
тяжелее. Болезни ребенка не воспринимаются как зеркальное отражение семейной 
жизни. Более того, очень часто ребенок становится новой мишенью для жестокости. 
Ребенок словно дразнит родителей своей болезнью. Замкнутый круг превращается в 
рассадник стрессов.
Ребенок начинает бояться любого слова. Поначалу он боится сердитых замечаний, а 
позже любое резко произнесенное слово воспринимается им как жестокость, 
поскольку несправедливые слова причиняют сильную боль. Ребенок является на свет,
 чтобы улучшить жизнь родителей, но если те не дают такой возможности, то 
ребенок, испытывая чувство вины, становится легко ранимым. Ведь ожесточенный 
человек одним махом выплескивает свою желчь на кровоточащую душевную рану 
другого человека, которую сам же и нанес.
Так росла и я. Всякий раз, когда я снова находилась между жизнью и смертью, я 
говорила себе: "Я ни за что не стану такой же. Никогда не причиню боли другим