Зал бурлит, как желудок Гаргантюа. На авансцене ничего, кроме нескольких 
десятков стульев и микрофона. Рояль — в глубине, знаю этот «Стейнвей», выступал 
здесь когда-то тоже.
    Выходит ведущая. «Сегодня у нас в гостях...» Аплодисменты.
    Жорика нет. Секунда, другая... Еще аплодисменты... Тишина.
    Он уже здесь, он давно здесь; но нужно было появиться из-за края занавеса 
ни раньше, ни позже, а в тот самый миг кульминации ожидания, когда простой шаг 
в поле зрения воспринимается как материализация из эфира. Мысленно аплодирую: 
да, это психотехника, да, искусство...
    Еще несколько неуловимых мгновений...
    Вот он — в светлом простом костюме, слегка домашнем, без галстука, в не 
слишком вычищенных ботинках. Чем непритязательней облачение чудотворца, тем он, 
значит, увереннее, да, ничего лишнего, даже не чересчур гладко выбрит. Плотный 
лысоватый мужчина, мужественная некрасивость, бывалость — да, да, то, что нужно.
 И мощный, электризующий взгляд.
    Сейчас...
    Вот и знаменитые танковые шаги. Жорка показывал их мне еще на четвертом 
курсе. Учил:
    —  От того, как ты идешь на человека, зависит девяносто девять  процентов...
 Ты  меня  понимаешь?  Секи суть! Ты внедряешь в него колоссальную 
подсознательную  информацию —  можешь обратить  в  бегство!  — привести в 
бешенство! — восхитить! — парализовать! — уничтожить, не притрагиваясь, 
уничтожить! — только шагом навстречу, больше ничем! Неужели не замечал? На 
собаке, хоть на собаке попробуй. Ну вот, без
    254
    билета в Большой театр проходил, значит, надежда есть. Как должен выходить 
к своему объекту гипнотизер?.. Как танк, только как танк, запомни — вот так! И 
не дать опомниться, быстрота и натиск. Объект должен успеть единственное: 
ощутить себя безграничной козявкой...
    —  Здравствуйте, дорогие леди и джентльмены.   (Какая ироничная лесть. 
Какой уверенный жирный голос. Какая привычная власть.) Мы с вами достаточно 
знакомы.  Вы  немножко  знаете обо  мне. Я  о  вас  тоже наслышан...  (Пауза,  
полуулыбка,  бурные  аплодисменты.   Великолепный   ход   на   сближение.)   
Значит,   без предисловий. Сначала — сеанс.
    Резкая  тишина.
    —  Все вопросы позже. Каждый, кто хочет участвовать в сеансе, должен по 
команде «раз» сцепить пальцы рук за головой на затылке. Показываю — вот так... 
Локти должны смотреть вперед — вот так, строго перед собой, а не в стороны... 
Смотреть всем, не отрываясь, только на меня — вот сюда, в переносье. Дышать 
ровно... Не спешите,   молодой   человек,   будьте  внимательны.  Девушка,  не  
торопитесь,  уберите  с  колен   все лишнее-Спокойствие...  Полная   
сосредоточенность... Внимание... РАЗ!
    В этот миг и явилось р е ш е н и е. На этот раз я ПОДДАМСЯ. Да, сегодня, 
именно сегодня — отбрасываю все защиты, все знания, все на свете — и помогаю 
Жорке со всем умением, со всей страстью наивности, погружаюсь в гипноз, как 
ягненок, как вон тот малый, который уже готов... Исчезаю, меня нет, будь что 
будет...
    Публикатор.— Я тоже слышал об этом сеансе. Говорили, это было нечто 
необычайное, феноменальный успех, звездный час Оргаева. И будто бы один из 
загипнотизированных так играл на рояле, что все плакали, и сам Оргаев бросился 
его целовать.
    Д-р Павлов.— Вполне возможно, так многим и показалось. Я сразу понял, что 
Антон не притворяется, все всерьез: увидел, как помутнели его глаза, утеряли 
подвижность зрачки, порозовела кожа — изобразить такое нельзя,   это   был   
настоящий   транс.   Меня   охватил
    255
    ужас — что сейчас будет?.. Не соблюл второй пункт договора: что было силы 
пихнул в бок — нуль реакции. Еще раз толканул, тронул локоть, плечо — типичная 
каталепсия... Тут Оргаев заметил мои попытки, властным жестом приказал 
прекратить (не узнал, слава Богу, сработал грим), и другим, не менее властным — 
препроводить на сцену. Я выполнил третий пункт.
    Все дальнейшее, до начала МУЗЫКИ, помню слабо. Там, в общем-то, и 
запоминать было нечего, все многажды пройдено... Антон сидел среди остальных 
сомнамбул на сцене, никем не узнанный,— сидел, стоял, двигался, застывал опять 
с мутным взглядом, с розово-стеклянным лицом. Выполнение всех внушений, участие 
в групповых сценах...
    Начались индивидуальные перевоплощения. Двое Репиных рисовали углем на 
больших листах — один изобразил нечто вроде паука, а другой самого Оргаева, 
довольно похоже. Еще один Репин... Нет, это уже Пауль Клее, абстракция. Оргаев 
внушает: «При восприятии этих ритмических световых пространств у вас нарастает 
чувство восторга, переходящее в экстатическую отрешенность. Вы чувствуете себя 
корпускулой мироздания, частицей необъятного целого, это доставляет вам 
неизъяснимое   наслаждение...»
    ...Вдруг тоненькая черноволосая девушка, только что бывшая Надей Павловой и 
выделывавшая немыслимые антраша, начинает с закрытыми глазами раскачиваться и 
восхлипывать. Страдальческая судорожная гримаса... Вскрывается внутренний 
конфликт, осложнение, потом будет плохо. Нужно немедленно глубоко усыпить, а 
затем мягко, успокоительно пробудить с лечебным внушением. Но Оргаев этого не 
делает: если что, просто выгонит вон со сцены, к чему возиться.
    А что такое с Антоном?! — И он качается. Не глядя на девушку, повторяет все