лживый, фанатичный, ханжа, сладострастный святоша, ревнивец, педант, лицемер, 
животный эгоист, страшно прилипчивый, вязкий, патологически обстоятельный. Да, 
такие эпилептики есть. Очень  тяжелые...
    И вот скандально знаменитый Ломброзо объявляет эпилептика-дегенерата 
«врожденным преступным типом». Он же (внимание! — сам будучи эпилептиком и, что 
уж совсем скверно, евреем) выдвигает теорию гениальности как особой, высшей 
разновидности эпилепсии. Экстаз творчества — эквивалент припадка. Более чем 
внушительный ряд персон-подтвердителей: Магомет, Цезарь, Наполеон... Моцарт... 
Флобер, Достоевский...  Толстой тоже страдал   припадками...  Что  ни
    150
    гений, то психопат — и в падучей бьется или еще как-то дергается!..
    Время потребовалось, чтобы . трезвые клиницисты убедились и поняли, что ни 
страшный характер, ни гениальность, ни вообще какие бы то ни было особенности, 
кроме припадков, для эпилептика не обязательны. Ну и гению не обязательно 
дергаться...
    Тот же, кто хочет узнать, что такое настоящая клиническая эпилепсия, как 
она широка и могуча, должен прочесть всего Достоевского. Сравнить князя 
Мышки-на, Смердякова, Ставрогина... Галерея эпилептиков в гениальном 
художественно-психологическом описании. Как они разнообразны, как вмещают все 
крайности человеческие. Но все вместе взятые, несравненно беднее самого 
Достоевского — лишь штрихи его многоликого автопортрета. Разумеется, постичь 
Достоевского через его эпилепсию нельзя, как вообще никого нельзя постичь 
только через болезнь (понять — можно, постичь нельзя). Но неистовое дыхание 
«священной болезни» слышится в каждой строчке...
    А у психиатров пошли споры, что называть эпилепсией. Одни говорили: нет 
эпилепсии без эпихарактера, это уже не эпилепсия, а просто судорожные припадки, 
по тем причинам или иным. Другие: есть и эпилепсия, есть и эпилептоиды и 
эпитимики без припадков... (Но почему все же эпилептоиды и эпитимики заметно 
чаще имеют родственников эпилептиков?)
    Может быть, есть все же некий «эпирадикал», по-разному проявляющийся?.. 
Может быть, ключевое, первичное свойство — какая-то сверхизбыточность реакций 
организма и мозга? Сверхстресс — как ГОТОВНОСТЬ? (У эпитимиков часты болезни 
скрытого стресса: гипертония и еще некоторые.)
    Эпитимик решителен, тверд, упрям, вспыльчив, нередко саркастичен, насмешлив 
(тоже один из выходов агрессивности). Человек напряженных влечений, большой 
активности. Таких называют сверхсоциабель-ными: во все вмешивается, негодует, 
не может молчать. (Узнаются черты холерика?.. Да, но это, заметим, холерик не 
огненно-быстрый, не павловско-суворовс-кого образца, не желчно-сухой, а 
несколько тяжеловесный, сырой, топорный.) Что бы ни случилось, ищет виновников, 
добивается наказания. Неумолимый преследователь, прокурор в миру, живет 
сознанием своей
    151
    правоты — и в этом смысле оказывается антиподом типа, который психиатры 
описывали под названием психастеника — человека тревожно-мнительного, 
конфузливого, неуверенного в себе, с заниженной самооценкой и  завышеными 
самотребованиями.
    Один живет наказанием, другой самонаказанием... Удивительно, однако, что 
крайности эти в жизненном поведении могут сходиться. И эпитимик и психастеник 
часто чрезмерно вежливы — один по убеждению, что так надо и, может быть, в 
компенсацию постоянной агрессивной готовности, другой — из постоянного страха 
чем-то обидеть, оказаться в чем-нибудь невнимательным.
    Сходятся они и в педантичности и пунктуальности. У эпитимика пунктуальность 
— от твердого, уверенного знания, что нужно делать именно, так и никак иначе, у 
психастеника — от страха: как бы чего не вышло, как бы не сделать что-нибудь не 
совсем так. А когда встречаются эпитимик и психастеник, возникает ситуация 
басни «Волк и ягненок».
    Да, похоже, авторитарность и эпитимность интимно связаны. Но не однозначно. 
Не обязательно. Эпитим-ный характер — огромная социальная ценность: энергия, 
целеустремленность, надежность, мощь, цельность натуры, убежденность и 
страстность. Великие труженики, подвижники и вожди, мастера, гении и больших, и 
маленьких, незаметных дел, без которых погибнет если не мир, то душа его. 
Наверняка есть эпитимики авторитарные  и  неавторитарные...
    Полный психологический антипод авторитарного эпитимика — так называемая 
легкая натура, тип, которой Адорно увидел на противоположном, демократическом 
полюсе Ф-шкалы.
    Это человек, в поведении и мироощущении которого сохраняется что-то детское.
 У него нет никаких комплексов, никакой враждебности. Он открыт, доброжелателен,
 снисходителен и к другим и к самому себе. Всем с ним легко и просто, даже 
самому тяжелому церберу-эпитимику. Его жизнь — веселая импровизация, ему чужды 
жесткие стереотипы, он их просто не воспринимает, проходит мимо, не задевая, а 
предрассудки, даже задев, не задерживаются, не оседают.
    В этом типе трудно, конечно, не узнать сангвиника-циклотимика —  синтонного,
 пластичного, гибкого,  не
    152
    всегда надежного в деловых вопросах. Жесткость, же-лезность — вот чего он 
совершенно не понимает. Если эпитимик не терпит никакой неопределенности и 
двусмысленности, то этот, импровизируя, плавает в них как рыба в воде. Эпитимик 
далек от юмора (по крайней мере, в отношении самого себя), а у «легкой натуры» 
— богатейшая самоирония. В некоторых вариантах к «легким натурам» относятся, 
видимо, и шизотимики — из тех расторможенных, слегка дурашливых, что всегда