Маяковский, которого кто-то из друзей назвал «волооким»... Таких гигантов и 
субгигантов мы находим среди выдающихся деятелей многих областей: от политики 
до искусства, от Линкольна до Станиславского. Они олицетворяют собой красоту 
человеческой мощи, и все же где-то в самом основании своей душевной организации 
несут нечто детски наивное, беззащитное.
    Гормон щитовидной железы химически близок адреналиновому семейству, 
непременному участнику всех баталий нервного напряжения. Избыток гормона 
щитовидной железы рождает богатейшую палитру повышенного эмоционального тонуса: 
от приятной оживленности до страшного возбуждения, от легкой нервозности до 
неугасимой тревоги.
    В бурных сценах, происходящих в общественных местах, когда кто-то обвиняет 
кого-то в безобразии, активной стороной нередко оказывается женщина со 
«щитовидкой»: она нападает, кричит, возмущается, она нетерпелива, она спешит...
    Щитовидная раздражительность вспыхивает как хворост и всегда направлена на 
какое-нибудь конкретное, сейчас происходящее безобразие, которое необходимо 
немедленно прекратить... Не такова раздражительность человека с 
недостаточностью околощитовидных желез: это недовольство более глубокое, 
постоянно загоняемое внутрь, у него нет энергичного «щитовидного» выхода.
    У надпочечников — целый букет гормонов; кроме нервного топлива, адреналина, 
они выделяют еще группу гормонов с совсем иным назначением и иной химической 
структурой — стероидные. К этой группе относятся и половые гормоны. 
«Стервоидные» — так иногда называют коллеги эти гормоны, очевидно, по той 
причине, что их избыток может вызвать сильную агрессивность и несдержанность 
влечений. Но в небольшой    степени    перепроизводство   этих   гормонов,
    109
    напротив, способствует хорошему тонусу и психической   уравновешенности.
    Гормональную «норму», вообще говоря, установить вряд ли возможно. Всегда 
тонкий индивидуальный баланс. Какой-то инструмент начинает фальшивить — и все 
идет прахом: психоз, сосудистые неприятности, опухоль... Личная норма может 
оборачиваться внешнею ненормальностью: то, что было ненормальным в один период 
жизни, дальше может оказаться спасительным.
    Крепкая старость, долгожительство, когда даже в неважных внешних условиях 
сохраняются и подвижность и более или менее ясная голова,— это прежде всего 
эндокринная мощь, гармония гормонов. Однако и среди таких стариков я в 
последнее время пытаюсь различать, чисто зрительно и умозрительно, 
индивидуальные варианты: кто на чем держится. Вот эта старая женщина с какой-то 
удивительной моложавостью и во внешности и в поведении — явно на щитовидке, 
которая в молодости, наверно, причиняла ей неприятности. А это уже другое: 
семидесятилетний старик, бодрый, свежий и энергичный, женится на молодой, 
появляются дети, а у него еще и увлечения, жена ревнует. И курит, и от рюмки не 
откажется, и никакой диеты, и работает как паровоз. Другой от десятой доли 
всего этого тут же погибнет, а ему хоть бы что. Да, лет на девяносто его 
хватит; впрочем, кто знает: а если завтра инфаркт?
    Психоэндокринные портреты можно рисовать бесконечно: то, что мы здесь 
затронули,— капля в море.
    Старые физиономисты, в меру своей наблюдательности, кажется, ухватили 
что-то от психоэндокринологии, но еще и сегодня мы далеки от постижения тайн 
этой области, где биологическое неведомыми дорожками переходит в социальное. О 
психоэндокринных типах можно с уверенностью говорить лишь как о каких-то общих 
эмоционально-интеллектуальных расположениях, о гаммах обликов внутри широких 
регистров. Окончательный выход в личность слагается из переменных многих 
порядков. Как малейшее выпадение в ансамбле мимики сказывается на общем 
выражении лица, так химические нюансы гормональной симфонии могут менять 
глубинный настрой личности.
    Но   иногда   и  сильнейшие   эндокринные   сдвиги   не
    110
    влияют на психику заметным образом, а при многих тяжелых эндокринных 
нарушениях мы находим и блестящий интеллект и высокую социальную полноценность.
    Вообще можно сказать, что в организме человека все связано и все достаточно 
независимо — в этом угадывается какая-то мудрая гибкость природы. Никакое 
соотношение, никакая корреляция признаков не абсолютна, все вероятно, и только 
современный математический аппарат освобождает, наконец, нашу мысль от 
обывательской прямолинейности лобовых «да» — «нет». На столько-то «да», на 
столько-то «нет», ну а в конкретном, индивидуальном случае — давайте посмотрим.
    У старой шарлатанки хиромантии родилась недавно вполне благоприличная 
внучка: дерматоглифика — наука о кожных рисунках. Вот, кстати, великолепная 
модель соотношения типического и индивидуального! Нет ни одного человека на 
Земле, у которого отпечаток пальцев повторил бы отпечаток другого или даже свой 
собственный на другой руке, и этим давно воспользовались криминалисты. Вместе с 
тем есть исчерпывающая шкала типов и подтипов, подробная иерархия от самого 
общего до уникального. Каждый может найти свое место на полочке рядом с почти 
двойником. А занимается дерматоглифика в медицине тем же, чем ее бабка в 
житейском море,— предсказаниями.
    Четырехпальцевая «обезьянья» борозда на ладони иногда служит ценным 
вспомогательным признаком для ранней диагностики некоторых видов врожденной 
умственной неполноценности (у новорожденных поначалу трудно бывает разобраться 
в «хабитусе»). Но эта борозда встречается изредка и у психически полноценных 
людей. Среди душевнобольных необычные ладонные рисунки (детали в виде овалов и 
тому подобное) встречаются в среднем в два раза чаще, чем у здоровых. Один 
английский исследователь считает, что нашел на ладони «сердечный треугольник»: