Владимир   Леви
  ИСПОВЕДЬ    ГИПНОТИЗЁРА
  КНИГА ПЕРВАЯ
  ДОМ ДУШИ
  
  
    На день,  когда нагрянет испытанье, на час,  когда решается судьба, на миг 
отчаянья, на праздник боли, на участь,  если Бога нет,— прими, а если есть и 
веришь,— не отвергни — на жизнь,  в которой нет черновиков, на вдох,  на 
распрямление,  на вырост, на право быть собой, на детский смех, на встречу 
долгожданную, на счастье — прими и сохрани, и передай — на холода,  на переход 
пустыни, на зов бессмертия...
    
    Невидимка ищет себя
    Правило из исключения
    ...Перешвыривая прибрежные камушки, набегают волны. Медленно, словно 
оставляя за собой право еще подумать, отходит плавучий дом. Смотрите, 
прощайтесь...
    Еще различима поседевшая пристань и дорога с провожающими, они уже смотрят 
в другую сторону: букашечные ребятишки, собачонка, деревья... Виден ветер, один 
ветер... Отчаливающий корабль Времени...
    КАК СМОТРЕТЬ НА ЧАСЫ
    Авторы пишут, чтобы с кем-нибудь познакомиться. Хотя бы с собой.
    «..Бы защитите докторскую, получите руководство отделением психбольницы, 
заведование кафедрой или еще какое-нибудь повышение. Вам дадут писательский 
билет. Внимание общества довершит свое черное дело, и вы непоправимо 
изменитесь: несмотря на интерес к человеческой природе, вам будет наплевать на 
чьи-то болезни... Что вы думаете о моем характере и интеллекте по этому 
письму?»
    Написанное живет жизнью самостоятельной. Как фотография — дверца в другое 
измерение. Видишь не только себя, но и пространство, в которое заключен, и его 
движение.
    ... — Алло. Извините, я вас, кажется, разбудил. Извините, доктор. Я хотел 
задать только один вопрос...
    Звонят рано утром. Встречают и провожают на улице, подходят в кино, в 
театре, на выставках, в ресторанах, в частных домах, во время прогулок и в 
местах общего пользования. «Как чудесно, что я вас встретил, вы уж извините, 
пару вопросов насчет дочки... Ничего-ничего, я подожду...»
    Все в порядке,— говоришь ты себе,— все так должно быть. Никто из этих людей 
не обязан знать, что он не один на свете и что в сутках только 24 часа.
    ... — Я ждала этого разговора целую вечность, но когда вы взглянули на часы.
..
    Во время приема часы нужно держать перед собой так, чтобы взгляд мог упасть 
на них незаметно.
    С некоторых пор, выходя из дома, ежедневно вынимаешь из почтового ящика 
толстую пачку писем и прочитываешь, что успеваешь, в метро, автобусе или в 
такси. Кладешь на стол, в надежде между приемами и сеансами успеть пробежать 
еще пару строчек, а может быть, исхитриться что-то и черкнуть. В перерыве, за 
чашкой чаю — еще, по дороге домой — еще. Письма постепенно заселяют твой дом...
    «...Сейчас я, кажется, разобралась во всех тонкостях человеческих 
взаимоотношений. Но мне все так же хочется повеситься».
    «...В первом письме я просил вас помочь мне подойти к психологии. Теперь я 
хочу попросить вас о другом, Владимир Львович. Помогите мне написать диплом».
    «...На портфеле я написал: «Чем хуже — тем лучше!» Со всеми учителями 
перессорился».
    Читать письма — почти то же самое, что вести психотерапевтический прием, 
где человека необходимо слушать. Люди — это те же книги, говорю я себе, но 
читать их труднее — не захлопнешь, если не нравятся.
    «...Как не допустить ошибок при подборе кадров? Принимаю — кажется, 
нормальный человек. Через два-три месяца выясняется — принял шизофреника. А 
если их четыре-пять, а то и более?..»
    «...Конфликтная ситуация является для меня высоко поднятым бревном. 
Самостоятельно снизить это бревно не удается».
    «..Бот уже несколько лет я неудержимо хочу обладать гипнозом».
    «...Теперь за дело. Значит, так. Как бы ни было трудно и неприятно, на 
танцы — только трезвым».
    Пять раз в жизни я писал письма авторам, поразившим меня своим талантом и 
человечностью* Преисполненный благодарностью, просил о немногом: дочитать мое 
письмо до конца, если можно, ответить хоть парой слов...
    Из этих писем четыре осталось без ответа. Осведомившись по случаю о судьбе 
одного, узнал, что оно полетело в мусорную корзину нераспечатанным. Было очень 
обидно. Лишь много лет спустя выяснилось, что любимый мой автор не вскрывал 
писем от читателей принципиально. Они мешали ему работать. Человек огненный, 
безмерно отзывчивый, он себя знал: развернешь— пиши пропало, подставишься любой 
отраве, начнешь отвечать, не на бумаге, так мысленно. Делать что-либо, экономя 
себя, он не умел. Надо было дописать задуманное, он догорал...
    На одно получил ответ. С любезностью, сдобренной ошибками правописания, мой 
кумир благодарил меня за понимание его исключительной занятости и подтверждал, 
что на все вопросы, мною задаваемые и сверх того, можно найти исчерпывающие 
ответы в его сочинениях. Неприличная описка, размашистый автограф.