прямого внушения («да давай, чего там...»). Действует и легкая доступность 
спиртного, и отсутствие других интересов, и вся атмосфера, в которой «питие 
определяет сознание», а к этому добавляется, конечно, всякое личное, 
эмоциональное, ситуационное... Но главное все-таки алкоголическая 
коллективность, проклятое «на троих».
    Врачи ведут слишком неравную борьбу, слишком многое помогает алкоголизму. 
Борьба должна начинаться задолго до клиники и кабинета.
    ...Надо, чтобы это было демонстративно, дать понять, что это научно, дать 
почувствовать, что чудеса внутри нас; что медицина все-таки кое-чем 
располагает; что надо понимать это, дабы не становиться игрушкой в руках 
шарлатанов и демагогов. И чтобы было зрелищно, эстетично.
    ...Я не знаю, кто из зрителей окажется сегодня актером моего гипнотического 
спектакля, но кое-кого сразу вижу. Вот... вот... А здесь — анти...
    Есть ли какой-то общий гипнабельный тип? По телосложению среди сомнамбул 
есть и пикники, и астеники, и атлетического типа. В основном сложены 
пропорционально, гармонично, многие изящны и красивы. У большинства отпечаток 
несомненного здоровья — и физического и психического... Как правило, синтонны, 
коммуникабельны, но не всегда. По кречмеровской шкале шизотимиков меньше, чем 
циклотимиков, и средних, но ярких циклоидов мало. Эпитимиков еще меньше. Вообще 
мало крайностей.
    Нельзя исключить и элемента случайности: сегодня попали эти, завтра те... В 
силу настроенности, минутного расположения... Есть и гипнотическая 
упражняемость: тот, кто впал в сомнамбулизм хоть однажды, даже после многих 
неудачных попыток, потом впадает в него легче, хоть и не обязательно.
    Конечно, будет много молодых. Внушаемость молодости, открытость добру и злу.
.. Это и составляет ее обаяние, великолепное и опасное. Это работает древний и 
надежный биосоциальный механизм обучения: потребность следования авторитету, 
потребность веры. (Особенно приятно проводить сеансы в студенческих и школьных 
аудиториях.)
    Но параллельно — антивнушаемость. Негативизм, упрямство и нетерпимость, 
категоричность... Упорное отстаивание самостоятельности... И это благодетельно, 
и это необходимо. Только интеллект может привести две эти силы если не к 
примирению, то к подвижному равновесию.
    Па массовых сеансах среди сомнамбул чрезвычайно редко оказываются люди 
старше пятидесяти, особенно мужчины, хотя в зале их может быть много. Засыпают, 
конечно, но не то. Почему? Вялость механизма непроизвольного прогнозирования? 
Снижение подвижности психики? Недоверчивость? Подсознательный страх оказаться 
на сцене в «несолидном положении» перед молодежью? Вот уж чепуха, эта 
солидность!
    У старика падает восприимчивость, и ему сама природа велит не учиться, а 
учить самому. В его психике плотными слоями осели внушения целой жизни, они 
стали его самовнушениями. Кажется, что внушаемость у старика отсутствует, что 
он живет только самовнушением. Но это не совсем так. Внушаемость у пего 
все-таки остается, только она становится узкой. Она определяется колеей его 
заскорузлых самовнушений. Старик в этом смысле близок к шизоиду. Ему можно 
внушить многое, если точно попасть «в струю». Я имею в виду, конечно, старика 
не по хронологии, а по психическому, душевному возрасту.
    Однородность состава всегда повышает внушаемость. Соединяй и властвуй. 
Может быть, собрав в аудитории исключительно пенсионеров, можно было бы 
некоторых из них перевоплотить в юношей. Кстати, старики ведь ощущают себя 
стариками только в присутствии молодых, а два старика вместе — все те же 
мальчики и так же могут задраться.
    Итак, начали.
    ...Самый тяжелый момент, конечно, усыпление. А вдруг, вдруг не заснет никто,
 ни одна душа? Что тогда делать?.. Довольно гнусное ощущение, когда, изо всех 
сил вживаясь в формулы, произносишь слова внушения и вдруг видишь физиономию, у 
которой ни в одном глазу... Другую, третью...
    Найти глазами того, кто засыпает, и вести сеанс как бы для него одного... 
для себя...
    ...На сцене шестнадцать усыпленных. Хватит... Спят еще в зале, там и тут. 
Там и тут поднимают руки, зовут... Довольно. Надо посмотреть, кто здесь.
    —  Сон.  (Хорошая каталепсия.)
    —  Сон.  (Будет хорошо    двигаться,    пластический тонус.)
    —  ...А это что такое?   (Шутник, симулянт  — вижу, дрожат веки да  и  руки 
тоже...  Все же страшно...)  — А ну-ка открыть    глаза... То-то...    назад, 
на место...
    Я не сержусь: антивнушаемость. Но притворяться надо квалифицированно, как 
тот ученик знаменитого психиатра Эскироля, который на одном из занятий 
изобразил эпилептический припадок. На предыдущем учитель говорил, что такой 
припадок симулировать невозможно. Когда ученик с внезапным страшным криком упал 
и изо рта его показалась пена, Эскироль испугался, велел его удерживать и стал 
говорить о том, как коварна болезнь, как она не щадит никого, в том числе и 
врачей. Вдруг ученик прекращает припадок, улыбается и встает... Но это был 
исключительный, высокоталантливый случай. Ученик этот впоследствии стал  
выдающимся психиатром.
    Притворяться же загипнотизированным трудно потому, что само притворство 
есть отчасти гипнотическое состояние, и чем более талантливое, тем в большей 
мере. Ведь границы между гипнозом и самогипнозом так же размыты, как между 
внушением и самовнушением. Внутренняя подоплека, субъективная рефлексия, может 
быть разнообразна: «...я могу не делать этого, но делаю просто так, чтобы