заметит.
      Теплее, ближе...
      «Ну а теперь, Владимир Львович, скажите МНЕ. Помогите МНЕ».
      Не в этом ли МНЕ и зарыта собака?..
      Это написано обо всех и для всех — КРОМЕ меня. Ведь автор лично МЕНЯ еще 
не встречал; ведь я — как раз тот СТОТЫСЯЧЕПЕРВЫЙ, которого он еще не изучил и 
не понял.
      Ведь автор пишет о том, что бывает КАК ПРАВИЛО. И советы дает — как 
ПРАВИЛО, и все правильно у него выходит. Только у меня-то правильно не выходит. 
Я ведь не правило. Я — Исключение!..
      Да. Вот оно. Я — Исключение! Я — не правило!
      Кроме меня, кроме меня! Я не хочу и не могу быть правилом — черт возьми, 
это было бы даже неинтересно! Это было бы скучно и страшно! Этого просто не 
может быть!.. Не хочу, чтобы меня клали на полочку в вашем общем ряду!..
      Не подумайте, что я сейчас буду расправляться с этим вопиющим 
заблуждением, с этим дерзким непонятливым чудаком, возомнившим, что он какое-то 
там исключение.
      Нет, я должен признать: чудак этот прав. Он действительно Исключение. И 
вы — Исключение. И я — Исключение.
      Как правило, человек есть исключение из правила. В чем-то — исключение... 
Это «в чем-то» и есть, пожалуй, самое важное в человеке. Самое трудное. И самое 
интересное.
      Усилия не стать роботом
      Кажется, на письме № 101 я понял, что почта моя, вместе с этими горами 
записок, вместе с вопросами и ответами, вопросами и вопросами, представляет 
собой МАТЕРИАЛ.
      Отвратительное словцо в применении к живому, не правда ли? Ну вот чем 
угодно хочется быть, только не материалом. Это ведь — умереть. И еще хуже — 
быть заживо расчлененным.
      Но никуда не денешься. Одно-единственное худенькое письмецо рассмотри-ка 
пообстоятелькее — это повесть, роман. И это наука. Сами просятся — на анализ, 
на сравнение, на обобщение...
      Все мы — материал друг для друга. Да и подумать если, ничем другим в 
конечном счете, вернее, в бесконечном и ты стать не можешь...
      Эпистолярная психотерапия — особый жанр врачевания, имеющий свои плюсы и 
минусы. Сведения, даваемые письмом корреспондента, то недостаточны, то 
избыточны (иные письма по объему бывают больше всех моих книг, вместе взятых), 
а чаще всего и то и другое одновременно. Степень вольного или невольного 
искажения действительности определить сложно: почерк и стиль — все-таки не 
глаза и не пульс... Однако нехватка нужного и избыток ненужного — обычное 
условие всякой работы с живыми людьми.
      В письме человеку иной раз труднее, а иной раз легче высказаться; в 
письме же врачебном, при должном навыке, можно сжато и вразумительно 
сформулировать то, что не успеваешь или не можешь сказать в беседе, растянутой 
сколь угодно. Письмо в состоянии произвести внушение, равносильное 
гипнотическому.
      Наконец, в письме, пока оно не отправлено, успеваешь исправить кое-какие 
ошибки, а ошибка слова устного (жеста, взгляда) во врачебном деле неисправима.
      Чтобы писать на одну и ту же тему, но писать по-разному, то бишь 
по-человечески, необходимы усилия. Вживание в мир Невидимого Адресата, 
предвидение его реакций, вычисление удельного веса всевозможнейших 
обстоятельств, подбор интонаций, стиля, уровня разговора. Наконец, вдохновение..
.
      А вдохновение, как известно, пташка капризная. Прилетает и улетает.
      В поточном производстве брак неизбежен. Не замечаешь, как утомление, 
подспудное раздражение, отупение отнимают и знание, и воображение, низводят к 
шаблонам, к ложному пафосу, к равнодушию...
      Психотерапия редко бывает делом одномоментным. Хотя иногда удается помочь 
сразу, за одну беседу, сеанс или одним письмом, решительно и надолго, как это 
бывает у счастливцев хирургов, — все же гораздо чаще приходится вести человека 
годами, едва ли не всю жизнь, такова уж специфика. Вот и со многими 
корреспондентами я переписываюсь уже долгие годы и вижу, как меняется или не 
меняется человек, как одни проблемы постепенно или внезапно уступают место 
другим, как иногда те же темы в других вариациях звучат уже у детей...
      Работающие врачебные письма могут пригодиться и Многоликому Невидимке. Но 
здесь, но сейчас же я хочу попросить прощения у тех, кому пришло нечто иное, с 
печатью вынужденной машинообразности. К кому вообще ничего не пришло...
      Повсюду слышен голос гуманизма, а там, в недосягаемой тиши, безмолвствуют 
потерянные письма, и в каждом крик потерянной души.
      Потерянные письма, вы мне снитесь, потерянные души, улыбнитесь, не верьте 
одиночеству, вернитесь к себе домой.
      Здесь встретит вас потерянный волшебник, листающий потерянный учебник. 
Пропитан сон-травой его лечебник и сулемой...
      Здесь горькое лекарство: потерянное царство, потерянных мгновений 
хрустальные гробы,
      и синь аквамарина, и лампа Аладдина, и лепесток сирени, лекарство от 
судьбы...
      Начав вплотную обрабатывать переписку, я понял, что моему первоначальному 
замыслу — составить одну книгу из писем на разные темы — сбыться полностью не 
суждено.