разговор идет между Адом и безотчетной памятью, и сходятся они на том, что 
гадостные следы надо замести как можно скорее. При этом, однако, между 
сторонами возможно и несогласие, и отвратительное воспоминание может еще 
эхо-подобно вернуться разок-другой...
    В вытеснении в самом общем смысле не остается ничего непонятного, если мы 
вспомним о психофизиологическом принципе минимизации Ада. Как могло быть иначе 
у существа, несущего в своей голове такой огромный груз избыточной памяти?  
Вытеснение и есть минимизация Ада в памяти: первейший механизм психологической 
защиты. Представьте, что было бы, если бы все адские воспоминания оставались 
всю жизнь действенными, — сплошная пытка. И не было бы никакого движения, 
никакого риска, и род людской, вероятно, прекратил бы свое существование. Не 
будь вытеснения, ни одна женщина, перенесшая муки родов, не согласилась бы 
рожать второй раз. Во время студенческой акушерской практики, наблюдая роженицу,
 я то и дело слышал клятвы, что «больше никогда, ни за что...». Такое 
настроение может длиться два часа, месяц, год, но потом...
    А разве могли бы люди жить вместе? Разве могли бы вновь и вновь мириться 
поссорившиеся?
    Вытеснение — это не уничтожение, не стирание следов памяти, а только их 
блокада, торможение, подавление. Доказывается это возможностью воспроизведения, 
которое происходит либо само по себе (как, например, у депрессивного больного, 
который вдруг вспоминает малейшие грешки своей жизни), либо с помощью 
специальных приемов. С уверенностью можно сказать, что тождественно вытеснению 
и забвение, внушенное в гипнозе.
    Но куда же они вытесняются, эти следы?
    В подсознание, отвечал Фрейд. Куда-то в «оно», в ту преисподнюю, где 
беснуются неизрасходованные влечения...
    Вот тут уже начиналась фрейдовская психологическая метафизика. В 
представлениях Фрейда подсознание выступало в виде какого-то темного подвала 
или резинового баллона, который растягивается, раздувается — но чем больше, тем 
сильнее внутреннее давление и тем сильнее приходится давить извне «цензуре» 
сознания... Здесь соблазн логической четкости явно вытеснял из сознания Фрейда 
сложность неизведанной реальности. Да и не только в этом дело: представлять 
себе подсознание в виде какого-то пространственно отделенного помещения просто 
удобно. И в этой книге, говоря о подсознании, мы пользуемся подобными 
представлениями. Важно только не забывать об условности..
    Фрейд ничего не знал о механике свертывания и развертывания мозговых эхо, 
да и мы сейчас, несмотря на обилие новоявленных гипотез, не ведаем, в каком   
виде  живет   в   мозгу   вытесненное   воспоминание,
    Мы знаем лишь, что это «нечто», способное при случае развернуться, то есть 
воспроизвестись. Но ведь разное дело непроявленная пленка и фотография, семечко 
и дерево. Употребив слово «вытеснение», мы еще не постигаем, что за ним 
скрывается.
    Однако явление есть, и термин, как говорят, работает. По тому, что и как 
вытесняется, можно, очевидно, строить и типологию людей. Очень похоже, например,
 что те, кого зовут меланхоликами, обладают относительно слабой способностью 
вытеснения, а сангвиники наоборот. Великолепный пример вытеснения — эпизод из 
«Войны и мира», когда Николай Ростов, типичный сангвиник, с искренним 
воодушевлением рассказывает о своей храбрости на поле боя... В действительности 
произошло обратное. Но он уже сам верил в свой подвиг.
    Механизм вытеснения действует в миллионах психических частностей. Чтобы 
сказать «да», надо вытеснить «нет». Чтобы сесть, надо вытеснить «стоять». Любое 
действие в своей предварительной мозговой модели проходит через фильтр «то — не 
то», в котором участвуют Рай и Ад. И многие из ненормальносгей, смешных и 
страшных, которые мы наблюдаем у тяжелых душевнобольных, можно объяснить тем, 
что у них не срабатывает вытеснение вариантов поведения, относимых к разряду 
«не то»... Это динамический, обратимый процесс: эпизоды нормального и 
ненормального могут сменять друг друга с потрясающей скоростью. То, что было 
действенным и актуальным долгие годы, может вытес-ниться мгновенно, а давно 
вытесненное может неожиданно всплыть в сновидении, под действием галлюциногена 
или другой «встряски» мозга.
    «Доктор Аберкромп рассказывает о больном, впавшем в беспамятство вследствие 
ушиба головы... Когда ему стало лучше, он заговорил на языке, которого никто в 
больнице не знал; это оказался язык валлийский. Оказалось, что больной тридцать 
лет не был в Валли-се (Уэльсе — В. Л.), совершенно забыл свой родной язык и 
вспомнил лишь под влиянием болезни. Выздоровев, он опять совершенно его забыл и 
заговорил по-английски» (из Корсакова).
    «Некто испытавший кораблекрушение рассказывал следующее: «Уже в продолжение 
четырех часов я одиноко носился по волнам; ни один человеческий звук не мог 
коснуться моего слуха; вдруг я услышал произнесенный голосом моей матери 
вопрос: «Джонни, это ты съел виноград, приготовленный для твоей сестры?» За 
тридцать лет до этого момента, будучи тогда одиннадцатилетним мальчишкой, я 
съел тайком пару виноградных кистей, назначенных матерью для моей больной 
сестры. И вот на краю погибели я внезапно услыхал голос моей матери и тот самый 
вопрос, который был обращен ко мне за тридцать лет перед тем; а между тем в 
последние двадцать лет моей жизни, как я положительно могу утверждать, мне ни 
единого раза не приходилось вспоминать о моей только что упомянутой ребяческой 
проделке».
    А вот еще один случай.
    «Одна молодая женщина, страстно любившая своего мужа, во время родов впала 
в продолжительный обморок, после которого забыла все касающееся периода