Да, здесь уютней — и в старых парках кое-где остаются незатоп-танные уголки, и 
в Евангелиях кое-что недосказано...
Но современная музыка — это кухня, а не церковь, монтаж, а не вдохновение, хотя 
Бах остается Бахом, Вивальди — Вивальди, Корелли — Корелли...
А вы слышали о музыкальном медиумизме?

Г А АР А 3.  &ИГТЮЗ
309
Вот это скерцо Шопен написал после смерти, это его подкидыш, понимайте как 
знаете, я только распеленал... А это мысль Моцарта к недописанной части 
Реквиема... Не шучу, приснилось... Еще?
Жизнь моей жизни, дар доверчивой судьбы, Музыка, ты только знаешь, что я с 
тобой творил, как разбазаривал, пока ты меня спасала и поднимала...
^<зн или пропал
сеанс охмурения настоящей элиты
...Я начинающий психиатр-аспирант. Работаю в знаменитой московской клинике 
первого мединститута, в moii, где явили себя корифеи — Корсаков, Сербский, 
Ганнушкин, где лечились Врубель, Есенин и другие знаменитые страдальцы 
поврежденного духа; где в большой аудитории царствует великолепный рояль 
«Бехштейн», знавший пальцы Рахманинова  и Рубинштейна...
Мой пациент-депрессивник, композитор В.М. Б-г преподает в музыкальной школе. 
Популярности никакой, на афишах не встретишь, всегда без денег — условия для 
творчества идеальные.
Помимо абсолютного слуха, > него еще одна редкая способность — феноменальная 
память на фамилии и биографии политических деятелей всех времен и народов. В 
массивном черепе что-то бетховенское: музыка, им рождаемая, должна быть 
мускулистой и коротконогой, с прямым позвоночником. Уверяет, что многим обязан 
рахиту и до пяти лет не говорил. Глаза ушли в слух, состоят из слуха...
В.М. чтут в малом кружке учеников Шостаковича, он один из них. Со мной 
разговаривает сама Музыка.
«^

СКРОЗЯЯК
510
Скупые упоминания имен. Не поклоняется, просто рядом живет. Бывал дома у Марии 
Юдиной, дом этот никогда не запирался...
Когда врачебные ритуалы заканчиваются, я смотрю на него глазами кролика, в 
котором сидит проглоченный удав. Я на перекрестке двух главных своих религий — 
единобожной веры в Науку и языческого идолопоклонства Искусству.
Наука, Высочайшая Трезвость, полагаю я, призвана спасти и устремить в даль 
космическую жизнь человечества, а Искусство — Высочайшее Опьянение — сделать ее 
прекрасной... Молодой доктор еще слабо видит могущество иных сфер бытия.
Выискиваю в В.М. что-нибудь общедоступное... Что же, общедоступно почти все. 
Музыка спрятана где-то между глазницами и висками, а тут, в видимости — 
озабоченно-похохатывающий, обыденный человечек, и в голову не придет, что это, 
может быть, Бах двадцатого века.
Благоговеет перед учителем, серьезно и спокойно его называет Дмитрием Дмитричем,
 в отличие от генерального секретаря союза композиторов X. (вполне хорошего 
секретаря), гениальным секретарем...
И себя самого столь же спокойно называет гениальным композитором, мне это 
нравится, я понимаю, как необходимо ему в это верить, понимаю вдвойне...
С превеликой легкостью В.М. мог бы стать автором множества популярных песенок, 
писать лабуду и зарабатывать, зарабатывать... Но не может: Музыка выставляет 
ему отметки.
—  Хочется ли вам славы? — спросил я тупо.
—  Еще бы, — ответил он, не смутившись, со своим характерным высоким смешком. — 
Только смотря

ШМ 3    &ИГГУ03
311
какой. И Шекспир хотел славы, и Бах. Как все смертные, они хотели быть 
услышанными, и безотлагательно. Все, что выжило, как и все умершее, страстно 
хотело покорять, обольщать, потрясать. Бессмертное, как и тленное, жаждало 
нравиться немедленно — но не уступало жажде...
Я попросил его поиграть мне свое.
— Ладно, пойдемте, сыграю. Но многое не воспри-мется... Играю я плохо, придется 
домысливать.
И в самом деле, пианистом он оказался слабым, некоторые отрывки не смог сыграть 
вовсе, заменил их жестикуляцией, выкриками, стуком и свистом.
Большую часть его музыки я не почувствовал: тональности взорваны, редчайшие 
диссонансы. Но то, что дошло, —- прошибло до мозговых желудочков...
Несовершенство высокого профессионала подбавило мне духу, я решился на исповедь.

Я. — Музыка все время живет, происходит, рождается... Как дыхание: можно 
задержать, но не остановить... Потоки, фонтаны, ручьи, шевеление... Вибрирует 
во всем теле, в каждой мышце, в гортани и бронхах, иногда где-то в мозгу...
Он. — И у меня так. И еще в желудке, кишках. И в члене, да, а у вас тоже?.. 
Стесняться нечего, я давно подозреваю, что человек — половой орган Бога.
Я. — А когда работает Усилитель, музыка разрывает мой мозг, кипит в каждой 
клетке... Слышу инструменты, которых не существует, звуки, которых не бывает...