существования, мрак страданий, неизбежность исчезновения? — Вот о чем будут 
тебя спрашивать заблудившиеся дети, как ты сейчас спрашиваешь меня.
Ложь убивает, молчание предает. Если не дашь ответа, побегут за наркотиками. 
Если будешь учить только счастью, научишь самоубийству.
Когда успех возымеешь, особо поберегись — страшнейшее испытание. Навязывать 
станут рольку замбога и требовать ответов на все вопросы, лжи во спасение... Не 
поддайся.
Спасает не знание, но простая вера, что ответ есть. Самый трудный язык — 
обычные события. Голос Истины всегда тих, оглушительный жаргон суеты его 
забивает. Силы тьмы все делают, чтобы мы умирали слепыми, не узнавая друг друга,
 но встречи после прощания дают свет...
Пишу в недалекое время, когда догадаешься, что и я был твоим пациентом. (...)
Из записей Бориса Калгана

ск$озияк
196
...Все эти записи я прочитал потом...
...Я спешил к Бобу, чтобы объявить о своем окончательном решении стать 
психиатром. Чего со мной ранее никогда не бывало, говорил с ним вслух.
«Все-таки не зря, Боб... Не зря со мной возишься... Я сумею... Я докажу тебе...
»
У дверей слышался звук, похожий на храп...
«Странно, Боб... Так рано ты не ложишься...»
Он лежал на том самом месте, где я оставил его в первый раз — на полу возле 
дивана — рука подмята, голова запрокинута...
Борис Петрович Калган скончался от диабетической комы, не дожив сорока дней до 
того, как я получил врачебный диплом.
Все книги и барахло вывезли неизвестно откуда набежавшие родственники; мне был 
отдан маленький серый чемоданчик с наклейкой: "Антону Лялину".
Внутри — несколько зачитанных книг и историй болезни, тетради с записями, ноты, 
коробочка с орденами и записная книжка с телефонами и адресами.
На внутренней стороне обложки рукой Боба:
ты нужен

ШРЛ I: КАЛГАН____________________________^ь
197
йЯЬЬМ-АЯ ФУГ-А
Мое знание пессимистично, моя вера оптимистична.
Альберт Швейцер*
Приснилось, что я рисую, рисую себя на шуме, на шуме... Провел косую прямую — и 
вышел в джунгли. На тропку глухую вышел и двигаюсь дальше, дальше, а шум за 
спиною дышит, и плачет шакал, и кашель пантеры, и смех гиены рисуют меня, 
пришельца, и шелест змеи...
МГНОВЕННЫЙ ОЗНОЬ
На поляне Швейцер. Узнал его сразу, раньше, чем вспомнил, что сплю, а вспомнив, 
забыл... (Если кто-то нянчит заблудшие души скромных земных докторов, он должен 
был сон мой прервать на этом.)
* Альберт Швейиер — великий врач, музыкант, философ, нравственный гений. Лолго 
трулился в Африке, спасал люлей и зверей. В Европе кониертировал на органе.
Исслелователь и прекрасный интерпереТатор творчества Баха. Оба они, и Бах, и 
Швейиер, кажлый по-своему похожи на Бога...

...узнал по внезапной дрожи и разнице с тем портретом, который забыл — а руки 
такие лее, по-крестьянски мосластые, ткали звуки, рисующие в пространстве узор 
тишины...
— Подайте, прошу вас, скальпель...
Все, поздно... Стоять напрасно
не стоит, у нас не Альпы
швейцарские, здесь опасно,
пойдемте. Вы мне приснились,
я ждал, но вы опоздали. (Стемнело.)
Вы изменились, вы тоже кого-то ждали?..
Не надо, не отвечайте, я понял.
Во сне вольготней молчать... (Мы пошли.)
Зачатье мое было в день субботний,
когда Господь отдыхает. Обилие винограда

Г/1/15/1 I    КАЛГАН
в тот год залило грехами
Эльзас мой. Природа рада
и солнцу, и тьме, но люди
чудовищ ночных боятся и выгоду ищут в чуде.
А я так любил смеяться сызмальства,
что чуть из школы не выгнали, и рубаху
порвал и купался голым...
Таким я приснился Баху,
он спал в неудобной позе... Пока меня не позвали, я жил, как и вы, в гипнозе,
с заклеенными глазами. А здесь зажигаю лампу и вижу — вижу сквозь стены слепые 
зрачки сомнамбул, забытых детей Вселенной, израненных, друг на друга рычащих, 
веселых, страшных... Пойдемте, Седьмая фуга излечит от рукопашных... Я равен