Корсакову на вселенский взлет могучего мозга было отпущено всего 46. на год 
меньше другого его гениального соотечественника, современника и почти ровесника 
Владимира Соловьева, ушедшего в том же 1900-м.
Племя духовных богатырей населяло в то время культуру российскую («Богатыри — 
не вы»...), целые выводки их гнездились нередко буквально на одном пятачке.
Соседом корсаковской обители был Лев Толстой, чья графская московская усадьба 
на улице, носящей сейчас его имя, располагалась вплотную к саду психиатрической 
клиники, с общим забором из вот этого самого благородного кирпича, он там и 
ныне...
Случалось, на забор этот, не очень высокий, взбирались толстовские детишки, 
числом немалые, а с другой стороны подходили больные, происходило общение.
Сумасшедшие — самые интересные собеседники, это знают и взрослые, а уж дети 
подавно.
Сам граф хаживал в гости в клинику, беседовал с Корсаковым и пациентами, 
посещал концерты, устраивавшиеся в аудитории для больных и врачей, 
присутствовал на лечебных сеансах гипноза.

КУ-КМ
132
После наблюдения одного из сеансов записал в дневнике, что гипнотическое 
состояние у взрослого — как раз то, в котором обычно, нормально пребывает 
ребенок: полное, безграничное доверие к жизни и другому человеку, совершенная, 
абсолютная вера...
А доктору Корсакову, заметил Толстой, его пациенты так верят и без гипноза, 
потому что особо хороший он человек, умеет всецело проникнуться душой своего 
собеседника и вселить в нее мир и покой, даже если тот пребывает в бреду и 
болезненно возбужден...
Эта же клиника навела Льва Николаевича на определение сущности всякой 
психолечебницы: «место, где больные общераспространенными видами сумасшествия 
держат больных с более редкими формами». Малый дурдом в большом — вот так 
припечатал, — но и себя самого из числа «общераспространенных» не исключил...
О Корсакове знают что-то и помнят очень немногие. Это закономерно и 
несправедливо. Две дополнительные причины, кроме исторически и психологически 
общепонятной — неблагодарность потомства, — еще вот какие.
Первая: психиатрия — один из отрицательных заповедников человечества, тема-табу.

Область жизни, огромная по значению, но закрытая.
В каждом роду кто-нибудь, а то и несколько человек или даже все, проявленно или 
скрыто отклоняются от социально-психической нормы. В каждой семье алкаш или 
шизофреник, невротик или психопат, дебил или гений...
Но, наподобие смерти, эта реальность всеми правдами и неправдами вытесняется из 
общественного сознания, из области хотя бы относительного здравомыслия.

Г/1 №>А   I.   TlOAET НАД ГНЕЗДОМ СТАГИШКИ
133
Нет. не то чтоб запрет (хотя попробовал бы кто-нибудь в сталинские времена 
отнести слово «паранойя» к чему-нибудь хоть отдаленно намекающему на политику и 
идеологию!) — нет. даже наоборот — непрестанный источник «жареного» для 
искусства, сенсаций и скандалов для желтой журналистики, но...
Смотрите выше определение психушки Толстым.
Вторая: сам Корсаков, при всей своей наружной живописности и вездесущной 
деятельности, был человеком феноменально скромным, совершенно не показушным.
1 Целомудренный аскет, бессеребреник. Жизнь простая, прямая, стремительная, как 
стрела. Все, что делал доброго, а это было огромно, делать старался не называя 
себя, скрываясь от публичности.
И хотя все равно попал в знаменитости, даже и жизнь-на-виду сумел отмагнитить 
от «я», от самости — стал лишь тихой, безгласной тенью своих звучных дел.
В послежизнии люди такого склада живут малозаметно, почти неуследимо, зато 
вечно.
Сравнимая фигура — святой доктор Гааз, чья просьба СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ ДОБРО 
написана на скромном надгробии, где всегда есть живые цветы...
**
В недавней еще, кажется, студенческой юности впервые подошел я к корсаковской 
клинике с группой сокурсников. Болтовня, молодая возня, смешки-шуточки...
У подъезда что-то заставило нас притихнуть.
С каменного постамента смотрел Человек. Прямо сквозь нас... Случись художник 
или искусствовед — заметил бы, может быть, что скульптура так себе: о том, что 
это изображен мыслитель, догадаться слишком легко.
5SL

КУ-КУ
134
Но мы почувствовали другое, чему камень служил лишь точкой опоры...
И в голову не могло прийти, что несколько лет спустя мне предстоит коснуться 
его книг, бумаг, личных вещей, ночевать на диванчике, на котором он спал...
После трех лет службы в Кащенке я поступил в аспирантуру кафедры психиатрии 
1-го мединститута. Заведовал кафедрой упомянутый Вася Банщиков. Он и допустил 
меня в святая святых... Да, циничный, жуликоватый, развратный Васюта Банщиков 
религиозно чтил Корсакова, душу проняло... Когда о Корсакове говорил, что-то в 
нем вспыхивало...