бб
невелика — органичная полнота Синтонного Пикника, нежно-пышная, тонкотканая...
Легко двигалась, легко говорила, легко улыбалась, легко смотрела. И все возле 
нее становилось легким, уютным, знакомым, светлым, домашним.
Я называю таких людей гениями обыкновенности. Они цельны и гармоничны. Простые, 
понятные — состоят из множества тайн, удивительным образом согласованных...
По крови вполне русская, а в лице нечто восточное: черные волосы, темно-карие 
миндалевидные глаза, закругленный нос с небольшой горбинкой и четким вырезом 
ноздрей — что-то турецкое, половецкое?.. И за грузинку сошла бы, и за еврейку, 
и за испанку.
В глубоком гипнозе, в сомнамбулическом трансе лицо ее становилось лицом 
древнего сфинкса...
Восьмое следствие из Всемирного Закона Подлости составляет тот факт, что 
никакое здоровье не исключает болезни, никакая гармония — дисгармонии.
Вере Александровне было тридцать пять лет, когда сильнейшая депрессия с 
навязчивостями завалила ее в Кащенко. Попала в отделение академического 
института, где психиатры-шизофренологи...
В который раз приходится поминать лихом эту серую братию с ее диагнозоманией. 
Это они, во главе с мрачно-павианистым боссом Андреем Снежневским (ни в аду, ни 
в раю не забуду его содрогательный людоедский тик, имитирующий улыбку), сделали 
психиатрию дубиной для сокрушения неудобных голов. Это главным образом их 
стараниями ярлык «шизофреник», наряду с забытым уже «тунеядцем», а потом 
«диссидентом», — сделался в совковом сознании одним из ближайших родственников 
звания «враг народа». Судьбы, тела и души многих сотен тысяч людей были 
искалечены этим псевдодиагнозом.

Г Л АРА   I:   ГИПНОТИЗЕР ВЫХОДИТ В ПОЛНОЧЬ
69
Никакого другого они практически не употребляли — ветвили формы и стадии, 
лепили синдромы. Живой души с неадминистративной психикой и 
нестандартизованны-ми страданиями для них попросту не существовало, а для их 
клинических потомков не существует и ныне.
Вере Александровне шэзе тоже клеили...
—  Знаете, — сказал я ей лет шесть спустя, — если у вас шизофрения, то я 
Навуходоносор.
—  Это кто, академик, да?..
Вера Александровна не страдала, выражаясь снежне-вски, шизофренически 
повышенной эрудицией, она была добрым и практичным земным существом с точно 
дозированной ограниченностью.
В пору нашей первой врачебной встречи я был еще юнцом-ординатором. Что с В.А. 
происходило, почти не понимал и даже не пытался анализировать, лишь принимал 
внутренним созвучием и смутно догадывался... Муж ее в наших беседах по 
молчаливому взаимосогласию всегда обходился стороной, как необозначенная 
запретная зона. Я видел его пару раз и слышал по телефону. Закрытый давящий 
типчик с фанерным голосом и оло-вянно-серыми сверлильными глазками, вероятней 
всего, мелкого пошиба гэбэшник. Жить с таким без упадов в депрессии могла 
только стерва, корова или святая.
В.А. не была ни той, ни другою, ни третьей — она была человеком с совестью, 
верной женой и преданной матерью двоих своих деток, сына и дочки. Условий для 
постоянного внутреннего конфликта более чем достаточно...
Вспоминая наш целомудренный врачебный роман, прихожу к подтверждению 
постоянного наблюдения.
Неуспех или успех, степень того и другого — в любых отношениях и делах, в 
лечении в том числе — некое устройство внутри нас (имя ему — душа), предзпаетп 
—

70
мгновенно, заранее, с полной ясностью. То самое шопенгауэровское первое 
впечатление, то небоземное толстовское ясночувствие... Ничего для этого не 
надлежит делать, никак не напрягаться, наоборот вовсе.
Быть внутренне открытым — свободным, незаглушен-ным, — и, не размазываясь в 
рассуждениях, столь же мгновенно вверяться знаку, величаемому обычно 
«внутренним голосом», хотя чаще это вовсе не голос, не звуко-речь, а некое 
чувствознание или мыследействие...
На просыпании из глубокого сна, в неуловимый миг срабатывания пружины сознания 
происходит иногда пронзительное озарение - вдруг вся жизнь твоя и всеобщая 
делается целостно-обозримой, прозрачно-объемной - все связи ясны, все пути 
видны, все возможности обозначены, все события предсказуемы - ибо там, в 
измерении высшей целостности, уже свершились сразу во всех возможностях, так 
что у тебя остается свобода выбора...
С Верой Александровной у нас именно такое, трудно-описуемое взаимное озарение и 
случилось — словно знакомы были за тысячу жизней — мгновенно узнав друг друга, 
смагнитились.
(Именно с ней чаще всех и ясней мне ощущенчески вспоминались те мои первые, 
дурацкие, но в иномерное пространство чуть-чуть залетавшие школьные опыты 
па-рагипнотелепатического внушения...)
Говорили мало, хотя оба большие любители поболтать, а делали дело: попеременно 
друг у дружки лечились. Сперва вытащил ее я. Вытащил — не совсем то слово. 
Скорей, вышиб — из болезни в здоровье, из тьмы на свет. На одиннадцать лет. До