лет своей жизни...
        А это уже исповедь, самая настоящая.
        ...Я дошел даже одно время до maкoй naкocmu, что научился 
сквернословить, дабы yкpacumь и дополнить блистательную роль, которую мне 
хотелось играть...
        Taк, соблазненный модой, я слепо предавался наслаждениям мнимым и терял 
подлинные: я расстроил свое состояние и расшатал здоровье - понес заслуженное 
наказание... Мальчик мой, выбирай наслаждения сам и нuкoмy не позволяй их себе 
навязывать...
        Ис-поведь, про-поведь... Где-то между этими полюсными вершинами 
занимает свое местечко и немудреный житейский совет - хорошо утоптанный, слегка 
заболоченный холмик...
        Совет по части наслаждений прекрасен, признание трогательно, а тревоги 
излишни - тени собственных недогоревших страстей.
        Опасаться эксцессов нет оснований: Филип - юноша добродетельный, 
честный, может быть, даже слишком. Много знает, может быть, слишком много...
        Воздержан, благожелателен и не вспыльчив, хотя и производит поначалу 
впечатление чересчур резкого и решительного. Он всего лишь застенчив. 
Пробуждает самые добрые чувства, граничащие со скукой.
        Между человеком, чьи знания складываются из опыта и наблюдений над 
xapaкmepaмu, обычаями и привычкaмu людей, и человеком, почерпнувшим ученость из 
книг и возведшим прочитанное в систему, столь же большая разница, как между 
хорошо объезженной лошадью и ослом.
        Папа-лорд сияет, как дитя, всякий раз, когда кто-нибудь из парижских 
знакомых передает ему добрые вести о приятном впечатлении, произведенном сыном. 
Молодой человек так учен, так безукоризненно воспитан, любезен, бывает даже 
остроумен.
        Иногда, правда, задумчив и безучастен, а то вдруг принимается 
безудержно спорить и бурно краснеет. Право, у этого очаровательного юного 
англичанина совсем нет пороков, это что-то неслыханное, он даже не имеет 
любовниц, но никаких других странностей нет, кроме разве того, что немного 
сутулится и всегда отказывается от рыбных блюд...
        Чертовы льстецы, кто же из вас упустит возможность поиграть на 
родительской слабости. Папа сияет, но только внутри, а снаружи искушенный граф 
Честерфилд, сдержанно благодаря, шутит, что после обучения танцам его сын 
научился не только ходить, но и стоять.
        Поздним вечером он напишет Филипу еще одно страстное наставление. Уж 
кто-кто, а он знает, что его ненаглядный сынок по-прежнему ленив и расхлябан, 
невнимателен и беспорядочен, неряшлив, неаккуратен, плохо следит за своей 
одеждой, забывчив, рассеян, безынициативен и недогадлив в общении, особенно с 
дамами, простодушен до глупости, прямолинеен до грубости, манеры имеет 
посредственные, если не хуже, танцует неизящно, говорит торопливо, невнятно, 
сбивчиво, хотя и получше, чем раньше, а пишет - о-оооооооооооооооо!!!...
        В одном из писем устроил чаду настоящий разнос по поводу едва 
различимой подписи под каким-то банковским счетом - он разглядел ее только с 
помощью лупы и даже попытался во гневе скопировать - не получилось! Кровь 
ударила в глаза. Не может, не имеет права так жалко, безлико, уродливо, так 
по-рыбьи расписываться сын британского лорда, первого ума королевства!..
        Эта придушенная самоуничтожающаяся подпись посреди воспитательского 
монолога - единственный образец речи сына, воспроизводящийся в «Письмах».
        Есть, правда, еще один, написанный шестнадцатилетним юношей по-латыни, 
из учебного сочинения о войне:
        Когда враг угрожает нам всеми ужасами, сопряженными с медленной либо 
быстрой смертью... Было бы разумно подумать, как его уничтожить, если он не 
умерит своей ярости. В таких случаях дозволено применять также и яд.
        Что это вдруг, откуда эдакая змеиная психология? Лорд встревожен и 
возмущен.
        Не могу понять, как это употребление яда может быть причислено к 
законным средствам самозащиты. Лучше умереть, чем совершить низость или 
преступление... Поступай с другими maк, как хочешь, чтобы поступали с тобой - 
вот мораль благородства...
        И далее объясняет, что нельзя отступаться от принципов, что бы нам ни 
угрожало и к каким ухищрениям ни прибегали бы люди недостойные, вроде автора 
знаменитого пособия для иезуитов, озаглавленного «Искусство делать что угодно 
из чего угодно с выгодой для себя».
        Затем с подавленной горечью упрекает сына:
        Письма твои до кpaйнocmu лаконичны, и ни одно из них не отвечает ни 
моим желаниям, ни назначению писем как maкoвых - быть непринужденной беседой 
между двумя друзьями, находящимися поодаль друг от друга. Коль cкopo я хочу 
быть для тебя не cmoлько отцом, cкoлько близким другом, мне хотелось бы, чтобы 
в своих письмах кo мне ты более подробно писал о себе и мелочах своей жизни. 
Начиная писать мне, вообрази, что ты сидишь со мной за непринужденной беседою у 
кaмuна... Ты можешь писать мне все без ymaйкu и рассчитывать на мою cкpомность..
.
        Кончается это письмо инструкцией по шпионажу.
        Главная задача дипломата - npoникнymь в тайны дворов, при которых он 
состоит... Добиться этого он может не иначе как располагающими манерами и 
подкynaющuм поведением...
        Полезными могут быть женщины. От фаворитки кopoля, жены или любовницы 
министра можно узнать многое - дамы эти с большой охотой все выболтают, гордясь,