х феноменов Ж, которая окончательно
должна  быть признана бездушной. Наша современная психология по преимуществу
женская психология. Именно поэтому столь  поучительно сравнительное изучение
полов   -   обстоятельство,   которое  сыграло  не  последнюю  роль  в   той
основательности,  с какой я разобрал этот вопрос.  Только подобное  изучение
может  помочь   уяснить  нам,   что  собственно   заставляет  нас  допустить
существование "я", почему полное смешение мужской и женской психики (в самом
широком  и глубоком  смысле)  привело  к таким роковым ошибкам  при создании
всеобщей психологии.
     Возникает вопрос: может ли психология М являться наукой? На этот вопрос
следует ответить отрицательно. Я уже предвижу,  что некоторые отошлют меня к
исследованиям  экспериментаторов:  даже   тот,  который  среди  всего  этого
экспериментального шума  сохранил  известную  трезвость мысли,  с удивлением
спросит  себя, неужели  эти  труды  не стоят внимания. Но  экспериментальная
психология не только не раскрыла нам глубоких основ  мужской психики, она не
только  не  дает возможности систематически разработать этот бесконечный ряд
научных   опытов,   но   едва   позволяет   мечтать   даже  о   какой-нибудь
приблизительной систематизации их. Мало того, метод ее, насквозь,  от самого
верхнего слоя  своего  до сердцевины, - ложен, а  потому,  экспериментальная
психология  не дала и не  могла дать  объяснения  глубокой  внутренней связи
психических  явлений.   Психофизическая  иллюзия  измерений  прямо  показала
истинную  сущность  психических  явлений в противоположность физическим: эта
сущность  заключается в  том, что функции, с помощью которых  можно было  бы
установить  связь явлений  и  объяснить переход  одного явления  в другое, в
лучшем  случае  непостоянны,   а   потому   они   не   поддаются  и  точному
разграничению.  Но вместе с  отсутствием постоянства  функций  принципиально
приходится расстаться с самой возможностью когда-либо достигнуть непреложный
математический идеал всякой науки.
     Нет  научной  психологии   мужчины.   Ибо  существу  всякой  психологии
свойственно выводить то, чего собственно и вывести то нельзя, точнее говоря,
ее конечной целью  было  бы доказать  человеку  его  бытие, его сущность, Но
тогда каждый человек был бы даже в своей глубокой сущности только следствием
известной причины, он был бы детерминирован, и ни один человек не должен был
бы  уважать  другого,  как   представителя  царства  свободы  и  бесконечной
ценности. В тот самый момент, когда я превратился бы в вывод из определенных
посылок  и  оказался  бы  подчиненным известным определениям,  я  потерял бы
вместе  с  тем  всякую  ценность и лишился бы  души. Со свободой  хотения  и
мышления (последнюю  необходимо присоединить  к первой) не мирится допущение
безусловной  определенности,  которая  является  исходным  пунктом   всякого
психологического  исследования.  Кто  верит   в   существование   свободного
субъекта, подобно  Канту  и Шопенгауэру,  тот должен отрицать психологию как
науку.  Но  кто верил  до сих  пор  в психологию, для  того свобода субъекта
немыслима,  даже в  виде теоретической возможности. В таком виде эта свобода
представляется Юму и Гербарту, этим основателям современной психологии.
     Этой  дилеммой объясняется  то  плачевное  положение, которое  занимает
современная  психология во всех своих принципиальных  вопросах.  Неимоверные
усилия,  направленные  к  тому,  чтобы изгнать волю из  области  психологии,
бесконечные  попытки вывести  наличие этой воли из ощущения и чувства  - все
это скрывает в основе  своей совершенно верную  мысль, а именно, что воля не
есть эмпирический факт. Нигде  в  опыте не  представляется возможным сыскать
волю,  так  как   она  сама  является  предпосылкой  всякого  эмпирически  -
психологического факта. Пусть  попытается человек, который любит долго спать
по утрам,  произвести над собой наблюдение в тот момент, когда  окончательно
решается  встать  с  постели. Решение  (как  и внимание)  всецело  поглощает
неделимое "я", а потому в нем  нет той двойствености, которая необходима для
восприятия  воли. Мышление столь  же  мало, как и желание, является  фактом,
который  можно  было бы  фиксировать  для целей  научной психологии. Мыслить
значит  судить,   но  что   представляет  собою  суждение   для  внутреннего
восприятия?  Ровно  ничего.  Это   нечто  чуждое,   привходящее  в  качестве
постороннего  элемента   в   восприятие,   чего  нельзя   вывести  из   того
строительного  материала, который натаскали эти  психологические  Фазольты и
Фафнеры. Каждый  новый акт суждения разрушает кропотливую  работу  атомистов
ощущения.  Так  же обстоит дело и с  понятием-  Ни  один человек  не  мыслит
понятиями, тем не менее  существуют понятия,  как и суждения. В конце концов
совершенно правы противники Вундта, утверждая,  что апперцепция не есть факт
эмпирически -  психологического характера, что она и не  акт, который  можно
было  бы  воспринять.  Бесспорно,  Вундт глубже  своих  противников.  Только
плоские  умы  могут  быть  ассоционными  психологами. Он  не  без  основания
связывает  апперцепцию с  волей и вниманием.  Но  апперцепция столь же  мало
является фактом опыта,  как и внимание, как понятие и суждение.  Итак,  если
все это, как  желание, так и мышление  существует, если все это оставить без
изучения нельзя, если далее все это зло смеется над попытками подвергнуть их
анализу,  то ясно, что мы  стоим перед выбором:  принять ли нечто такое, что
обусловливает самую возможность психической жизни, или нет.
     Пора поэтому оставить разговоры о какой-то  эмпирической апперцепции  и
признать  раз  навсегда,  что Кант был глубоко прав,  признавая одну  только
трансцендентальную  апперцепцию.  Но если  неугодно  расстаться  с  опытом в
качестве  средства  изучения,  то   тогда  остается   только   расплывчатая,
безнадежно  пустая  атомистика  ощущений   с  ее   ассоциативными  законами.
Психология  же при  этом, с точки зрения своей методы, должна превратиться в
придаток  к  физиологии и биологи