льное созерцание
наступает  тогда,  когда  мы  теряем в  своих  собственных  глазах  значение
объекта, когда мы, замыкаясь в сфере нашего собственного "я",  отождествляем
созерцающее  "я" с созерцаемым. В момент  подобного созерцания исчезает  для
нас категория времени, не мы существуем во времени, или вернее,  не время, а
абсолютная вечность существует в нас.
     Весь мир  исчезает в нашем  созерцании,  а не мы  исчезаем в созерцании
объективного мира". Позитивист, сторонник имманентной философии, быть может,
усмехнется  над  обманутым  обманщиком,  над философом.  который заявляет  о
существовании у  него  подобных переживаний.  Что ж, против этого  ничего не
поделаешь! Да, по-моему, и не зачем. Однако я не сторонник того взгляда, что
этот  "факт  "высшего  порядка  проявляется  у всех  гениальных  людей в той
мистической  форме полнейшего слияния субъекта и объекта, в какой  обрисовал
его Шеллинг.  Мы оставим  здесь  в стороне  вопрос, существуют ли  неделимые
переживания, первоначальный  дуализм  которых  уничтожается в  течение нашей
жизни, как утверждает Плотин  и индийские  махатмы, или  это - только высшее
напряжение переживаний, принципиально ничем не  отличающихся от всех прочих.
Мы также  воздержимся  здесь  от  всяких  рассуждении  о  том  возможно  или
невозможно  совершенное совпадение субъекта и  объекта времени  и вечности -
созерцание Бога живым человеком. С точки зрения теории познания, переживание
своего  "я"  лишено всякой  ценности,  никто  еще  до  сих  пор  не  пытался
оперировать  с  категорией  переживания  в  целях  создания  систематической
философии.  Поэтому, я хочу этот факт "высшего порядка", который у различных
людей протекает совершенно различно, назвать не переживанием своего  "я",  а
явлением своего  "я".  С  этим явлением  знаком  всякий  выдающийся человек.
Человек может достигнуть  познания этого  явления через  посредство любви  к
женщине, так как выдающийся  человек интенсивнее  ощущает  это чувство,  чем
человек  средний, или  сознание вины может привести его  к  познанию высшей,
совершенной  сущности своей, которую он  оскорбил поступком, вызвавшим в нем
раскаяние - ведь и сознание вины сильнее и дифференцированное у выдающегося,
чем  у  среднею  человека. Далее, явление  своего  "я" может  происходить  в
процессе полнейшего слияния со всеобщностью, путем созерцания  всех вещей  в
Боге, или, напротив, оно  раскрывает перед ним потрясающую двойственность во
вселенной между природой и духом и пробуждает в нем потребность искупления и
внутреннего  чуда. Но как бы ни совершалось  это явление,  в нем самом лежит
уже ядро определенного  миросозерцания.  Ведь под миросозерцанием не следует
понимать  всеобъемлющего  синтеза, который  приобретается  путем  упорного и
настойчивого  труда  над  разнообразными  отраслями  человеческой  науки  за
письменным  столом  посреди  огромной  библиотеки.  Миросозерцание  является
результатом переживаний. Оно в общем и целом представляется ясным для своего
носителя,  хотя бы некоторые детали его были неясны и противоречивы. Явление
своего "я"  есть корень всякого миросозерцания,  т.е. всеобъемлющего взгляда
на мир, как на нечто целое. В этом смысле оно одинаково как у художника, так
и у философа.  И как  радикально не  различались бы между собою всевозможные
миросозерцания,  всем им,  поскольку  они  действительно  заслуживают  этого
имени, свойственно одно: это именно то, что появляется в результате познания
своего "я", это та вера,  которая присуща всякому выдающемуся человеку, вера
в существование какого-то "я" или какой души, стоящей одиноко во вселенной и
созерцающей весь мир.
     Жизнь  души  для  выдающегося  человека  начинается с момента понимания
категории  "я",  хотя  бы эта жизнь  прерывалась  самым ужасающим  чувством,
смерти, небытия.
     Я хочу здесь заметить, что только на основании тех соображений, которые
мы до  сих  пор развивали, а  не  на основании  чувства  неудовлетворенности
своими  творениями,   чувства,  которое  в  столь  сильной  степени  присуще
выдающимся  людям,  мы приписываем им  высшую  степень самосознания, которой
лишены все  прочие  люди.  Нет  ничего  более  ошибочного,  чем  говорить  о
"скромности"  великих  людей,  будто бы не знающих, какое  богатство  в  них
скрывается.  Нет  ни  одного  выдающегося  человека,  который  бы  не  знал,
насколько  сильно  он отличается от  всех прочих  (за  исключением  периодов
депрессии,  когда выгодное  о себе  мнение, сложившееся  в моменты духовного
подъема,  теряет силу). Нет ни одного, который не считал бы  себя выдающимся
человеком, раз он кое-что сотворил, создал, и уже, без сомнения, не найдется
ни  одного,  который в  своем тщеславии и суетности не  переоценил  бы себя.
Шопенгауэр ставил  себя  значительно  выше Канта.  Вели  Ницше назвал своего
"Заратустру" глубочайшей в  мире  книгой, то в этом не последнюю роль играло
возмущение его по поводу  молчания журналистов и желание их познать  мотивы,
которые трудно признать особенно благодарными.
     Одно только глубоко верно в этом мнении о скромности великих людей:  им
чужда   наглость.  Самооценка   и   наглость   -  две   вещи   диаметрально-
противоположные. Ни в коем случае не следует, как это большей частью бывает,
одно понятие заменять другим. Человек  нахален в той  же степени, в какой он
лишен  надлежащей  самооценки.  Наглость  является  средством  насильственно
поднять собственное достоинство путем  искусственного обесценения окружающих
людей. Она иногда  поэтому впервые  приводит к сознанию своего "я". Это все,
конечно, относится к бессознательной, так сказать, физиологической наглости.
Что касается  умышленной  грубости по  отношению  к низким личностям,  то ее
могут  проявлять в равной мере  и выдающиеся люди в целях поддержания своего
достоинства.
     Итак,  всем  гениальным   людям   свойственно   твердое,  непоколебимое
убеждение  в том, что  они  обладают  душой.  Это  убеждение  совершенно  не
нуждается  в особых доказательствах, поскольку  речь идет  о самом  носителе
его.  Пора,  наконец,  перестать  видеть теолога  -  пропагандист