общей  эмпирической психологии.  Создание
подобной  психологии  без одновременного  исследования  в области психологии
различий было бы непростительной ошибкой.
     Подобное   печальное   положение   всецело   лежит  на   совести   того
двойственного  положения,  которое психология занимает  между  философией  и
анализом  ощущений.  Какую  бы  область  не избрал  психолог своей  исходной
точкой, он всегда претендует на всеобщую  достоверность  своих  выводов.  Но
вряд ли когда-нибудь удастся ясно ответить на столь фундаментальные вопросы,
как вопрос о том,  не лежит  ли в самом ощущении деятельный  акт восприятия,
спонтанность сознания,  если не предпринять  никаких исследований  в области
характерологических  различий. Раскрыть незначительную часть таких амфиболий
при  помощи характерологии  в  применении  к  психологии  полов  -  является
основной задачей  дальнейшего изложения. Что касается  различных взглядов на
проблему  "я",  то они вытекают  не  из психологических различии  полов,  но
прежде  всего,  хотя  и  не  исключительно,  из  индивидуальных  различий  в
даровании.
     Как раз границу между Кантом  и Юмом можно провести в такой же степени,
в  какой это  можно сделать между человеком,  который видит  в произведениях
Макарта и Гуно верх совершенства, и другим, который находит венец творчества
в  произведениях  Рембрандта и Бетховена.  Этих  людей я  прежде всего начну
различать с точки зрения их  дарования. И уже здесь видно, что следует, даже
необходимо, придавать различную ценность суждениям  о понятии "я", исходящим
от двух различных, весьма даровитых людей. Нет ни одного истинно выдающегося
человека, который не был бы убежден в существовании "я", и обратно: человек,
который отрицает "я", не может быть выдающимся человеком.
     Этот  тезис  в  процессе  дальнейшего  изложения  приобретает  характер
непреложного принудительного  положения. В нем мы найдем и обоснование более
высокой ценности суждений гения.
     Нет  и не может  быть ни одного выдающегося  человека,  который в своей
жизни не пережил бы  момента, когда он проникается убеждени-ем, что обладает
некоторым "я"  в высшем значении этого слова. В общем  этот момент наступает
тем  раньше,  чем духовно  богаче человек.  (См. гл.  V). Для доказательства
сравним признания трех совершенно различных, бесспорно гениальных людей.
     Жан Поль рассказывает в своем автобиографическом эскизе "Правда из моей
жизни "следующее: "Никогда в жизни не забуду того факта, когда я стоял лицом
к лицу  с рождением своего самосознания. Я еще никому не рассказывал об этом
факте,  но я  отлично  помню время  и место, где он  происходил.  Еще совсем
маленьким ребенком, стоял я как-то раз перед обедом  у порога  нашего дома и
смотрел на  складку  дров налево, как вдруг  внутренний  свет - я  есмь "я",
словно молния, озарил  все мое существо: мое "я" впервые увидело само себя -
и  навеки.  Трудно предположить тут  обман памяти.  Дело в  том, что никакой
рассказ  из жизни другого человека  не может до такой степени  соединиться с
различными   переживаниями    отдаленных    тайников   человеческой    души,
переживаниями, новизна которых  запечатлевает  в памяти самые незначительные
обыденные подробности их".
     По-видимому, то же переживание характеризует Новалис в своих Фрагментах
смешанного содержания:  "Нельзя дать  полную  картину  этого  факта.  Каждый
человек должен сам пережить его. Это - факт высшего  порядка, имеющий  место
только  в жизни  выдающегося человека. Люди должны стремиться каким бы то ни
было образом вызвать этот  факт к жизни.  Философствовать значит производить
над собою высший анализ, достигнуть самооткровения, возвышения эмпирического
"я" до  степени  идеального "я".  Философствование является  основанием всех
прочих  откровений;  оно есть требование,  направленное к эмпирическому "я".
Требование,  чтобы  это  философствование  глубже вникло в  свою собственную
сущность пробудилось к новой жизни в новой форме: в форме Духа".
     В  VIII  главе  своих  юношеских  "Философских  писем  о  догматизме  и
критицизме" -  (произведение это мало  известно широкой  публике)  Шеллинг в
следующих глубоких и  красивых выражениях  рисует  то же самое  переживание:
"Всем нам... свойственна таинственная, поразительная склонность возвращаться
из  смены времени  к нашему  внутреннему, духовному  "я", от всего того, что
приходит в наше "я" из внешней среды. В этом "я" под формой неизменности  мы
удовлетворяем   свое   желание  созерцать  вечность.  Это  созерцание   есть
глубочайший, правдивейший  опыт,  от которого зависит решительно все, что мы
знаем и  предполагаем относительно  сверхчувственного  мира.  Это созерцание
убеждает нас в том,  что  есть нечто, существование которого для  нас вполне
достоверно, и что все остальное представляет собою одни только явления, хотя
мы и употребляем в применении  к ним слово "существует".  Оно отличается  от
чувственного  созерцания тем, что имеет  своим  источником свободу, что  оно
чуждо всякому человеку,  свобода  которого  настолько  стеснена  подавляющей
силой окружающих объектов, что  не  в состоянии вызвать в человеке сознание.
Даже у  тех  людей, которые лишены  этой свободы  самосозерцания, существует
нечто приблизительно  похожее  на  это, некоторый  посредственный опыт,  при
помощи которого они только  чувствуют  существование  своего "я". Существует
какое-то  глубокое ощущение, которое  тщетно стараются  познать и  развить в
себе. Описание его принадлежит перу Якоби... Это интеллекту