следует представлять  себе
схематически  таким образом:  женщина находилась под  влиянием какого-нибудь
полового впечатления  или представления, которое она  восприняла в известном
прямом или непосредственном отношении к себе. И вот в ее психике разгорается
конфликт.  С одной  стороны, мужская оценка, которая насквозь проникла  в ее
существо, привилась  к  ней,  перешла в ее  сознание  в  виде  доминирующего
начала,  заставляет  ее  отвергнуть  это  представление,  возмущаться  им  и
чувствовать себя  несчастной из-за  него. С  другой стороны,  ее собственная
женская природа  действует  в  противоположном направлении: она положительно
оценивает  это  представление,   одобряет,  желает  его  в   самых  глубоких
бессознательных основах  своего существа.  Этот  именно конфликт  постепенно
нарастает  и  бродит  внутри ее,  пока  не разряжается припадком. Вот  такая
женщина  являет  собою  типическую  картину  истерического  состояния.  Этим
объясняется,  почему больная  ощущает половой  акт, как  "чужеродное тело  в
сознании",  тот  половой  акт,  который  она,  по  ее  глубокому  убеждению,
решительно отвергает, но которого фактически требует ее изначальная природа,
это нечто в ней. Колоссальная  интенсивность желания, которое усиливается по
мере увеличения  числа попыток, направленных к его подавлению, и параллельно
с этим тем более сильное и оскорбленное отрицание мысли о половом акте - вот
та пестрая игра двух чувств,  которая  совершается в  истеричке. Хроническая
лживость женщины особенно обостряется, когда дело кажется  основного пункта,
когда  женщина впитывает в себя также этически отрицательную  мужскую оценку
сексуальности.  А  ведь всем известен  тот  факт, что сильнее всех поддаются
влиянию   мужчины   именно  истерички.  Истерия   есть  органический  кризис
органической лживости женщины. Я  не отрицаю, что есть и истеричные мужчины,
хотя значительно  реже: ибо  среди бесконечного числа различных  психических
возможностей  мужчины есть  одна,  а именно -  это обратиться  в женщину,  а
вместе  с тем  и в истеричку.  Несомненно  существуют и лживые мужчины, но в
данном случае  кризис протекает  совершенно  иначе  (также  и лживость здесь
иная,  не такая безнадежная): он ведет к просветлению,  хотя  очень часто на
весьма короткий срок.
     Это проникновение  в органическую лживость женщины,  в ее неспособность
составить  себе  истинное  представление   о  своей  собственной   сущности,
неспособность, которая ведет ее к образу  мышления, совершенно  чуждому ей -
все это дает, на мой взгляд, в принципе вполне удовлетворительное разрешение
тех трудностей, которые связаны с  этимологией истерии.  Если бы добродетель
была вполне свойственна женщине, то  последняя  не  страдала  бы  от нее, на
самом  деле она расплачивается за  ту  ложь, которую  совершает против своей
собственной,  в  действительности,  неослабленной  природы.   В   частности,
отдельные положения требуют дальнейшего выяснения и подтверждения.
     Явление  истерии ясно  свидетельствует  о том,  что  лживость  женщины,
которая  так  глубоко  засела  в  ее  природе,  занимает  не  столь  прочное
положение, чтобы быть в состоянии вытеснить все прочее. Женщина усвоила себе
целую систему чуждых  ей представлений и оценок путем воспитания или общения
с другими людьми: или, вернее, она послушно и безропотно подчинилась влиянию
с их стороны.  Могущественнейший толчок необходим для того, чтобы искоренить
этот  огромнейший,  сросшийся  с  нею  психический  комплекс,  чтобы женщина
очутилась в сотоянии интеллектуальной беспомощности, которая так типична для
истерии.  Необычайный испуг  может опрокинуть  эту искусственную постройку и
превратить женщину  в поле  битвы между бессознательной для  нее вытесненной
природой и хотя сознательным, но  неестественным для  нее духом. Наступающее
вслед  за  этим метание  то  в  одну,  то  в  другую  сторону объясняет  нам
необыкновенную  психическую прерывистость  во  время истерических страданий,
постоянную смену  различных  настроений,  из которых  ни одно не может  быть
схвачено,  фиксировано,  подвергнуто  наблюдению  или  познано  каким-нибудь
элементом  сознания,  господствующим  над  всем  состоянием. В связи  с этим
находится чрезвычайная  восприимчивость  к испугу, свойственная  истеричкам.
Тем не менее  есть  основания  в  этом случае предположить, что очень  много
поводов к испугу, который объективно  не имеет никакого отношения  к половой
сфере, воспринимаются ими  в качестве  половых.  Кто теперь  скажет,  с  чем
связывается у них переживание,  вызвавшее в них  испуг, которое  при  том по
всем признакам совершенно лишено сексуальных элементов?
     Совмещение целого  ряда  всевозможных  противоречий в истеричках всегда
вызывало в  людях  удивление.  С  одной  стороны,  они  отличаются  развитым
критическим  умом и строгой  последовательностью и верностью своих суждений,
сильно противятся действию гипноза и  т.д..  С другой  стороны,  они  сильно
возбуждаются под влиянием самых незначительных  явлений и  склонны впадать в
самый  глубокий   гипнотический  сон-  С  одной  стороны,  они  кажутся  нам
неестественно целомудренными, а с другой - необычайно чувственными.
     Но все  это легко объясняется с излагаемой здесь точки зрения. Глубокая
правдивость, бескорыстная любовь к истине, строгое избегание всего полового,
осмысленное суждение и  сила  воли -  все  это составляет лишь  частицу  той
псевдоличности,  которую женщина, по  своей  пассивности,  разыгрывает перед
собой и всем миром. Все то, что свойственно ее истинной природе и составляет
ее   единственный   смысл,   образует  собою,  "отделившуюся  личность",  ту
"бессознательную  душу",  которая  может  проявиться в  самых  разнообразных
непристойностях или подчиниться безраздельному влиянию  со стороны других. В
фактах, известных под  именем "duplex"  и  "multiplex personality",  "double
conscience"  или  "раздвоение  Я",  хотели  узреть  один из  убедительнейших
аргументов против  допущения  едино