культуры, и столь же многообразна по содержанию. Ребенок рано начинает 
интересоваться природой смерти (достаточно вспомнить "От двух до пяти" К.
Чуковского), но его первоначальный интерес к ней преимущественно познавательный,
 сливаясь с вопросом: "Откуда появляются и куда исчезают люди?" Причем 
полученная информация не распространяется на себя: все умрут, а я останусь! 
Пока он еще не вполне отчетливо различает одушевленные и неодушевленные 
предметы, смерть кажется ребенку в принципе обратимой ("Бабушка, ты умрешь, а 
потом снова оживешь?") или похожей на сон. Иногда смерть ассоциируется с 
утратой или поломкой любимой игрушки. Рисунки и комментарии к ним 3-5-летних 
детей показывают, что смерть, отождествляемая с мертвецом, воспринимается как 
физическое состояние неподвижности и бесчувственности [23]. Между пятью-шестью 
и восемью-девятью годами смерть начинают персонифицировать, представляя ее в 
виде отдельного существа, наделенного таинственными и ужасными свойствами, в 
частности способностью похищать и уводить с собой. Смерть часто ассоциируется с 
темнотой, порождая особый вид тревожности, страха смерти, который с возрастом 
постепенно проходит, а также со старостью и болезнями, вызывающими у детей не 
столько сострадание, сколько отвращение и опять-таки страх. У 9-12-летних ребят 
представление о смерти опять меняется: ее начинают понимать не как внешнюю силу,
 а как естественное, универсальное и неустранимое явление. Но большинство детей 
и в этом возрасте психологически не распространяют это новое знание на самих 
себя. 
В подростковом самосознании тема смерти звучит по-разному. У одних это простое 
возрождение иррациональных, безотчетных детских страхов. У других – новая 
интеллектуальная проблема, связанная с идеей времени, которое кажется 
одновременно циклическим и необратимым. "Я не хочу знать, когда я умру. Я хочу 
знать, рожусь ли я снова после смерти", – говорит Левка из повести В.Тендрякова 
"Весенние перевертыши" [24]. Его интересует не столько смерть, сколько 
бессмертие. У третьих вопрос звучит экзистенциально-трагически. Вот случай 
описанный В.А.Сухомлинским: "Никогда не забуду тихого сентябрьского утра, когда 
до начала уроков ко мне в сад пришел Костя (воспитанники мои учились тогда в 
восьмом классе). В глубоких, тревожных глазах парня я почувствовал какое-то 
горе. "Что случилось, Костя?" – спросил я. Он сел на скамью, вздохнул и 
спросил: "Как же это так? Через сто лет не будет никого – ни вас, ни меня, ни 
товарищей... Ни Любы, ни Лиды... все умрем. Как же это так? Почему?.." Потом, 
после долгих бесед наших о жизни и труде, о радости творчества и следе, который 
оставляет человек на земле, Костя сказал мне: "Наверно, счастливее те, которые 
верят в бога. Они верят в бессмертие. А нам без конца говорят: человек состоит 
из таких-то химических веществ, нет никакого бессмертия, человек смертен точно 
так же, как и лошадь... Разве так можно говорить?" [25]. 
Такая драматическая постановка вопроса пугает взрослых. Между тем именно отказ 
от веры в личное бессмертие и принятие неизбежности смерти побуждает подростка 
всерьез задумываться о смысле жизни, о том, как лучше прожить ее. Бессмертному 
некуда спешить, незачем думать о самореализации, бесконечная жизнь не имеет 
конкретной цены. 
Расставаться с идеей личного бессмертия трудно и мучительно. "Одна из 
особенностей молодости – это, конечно, убежденность в том, что ты бессмертен, и 
не в каком-нибудь нереальном, отвлеченном смысле, а буквально: никогда не 
умрешь!" [26] Справедливость этой мысли, высказанной писателем Ю. Олешей, 
подтверждают многие дневники и воспоминания. "Нет! Это неправда: я не верю, что 
умру молодым, я не верю, что вообще должен умереть, – я чувствую себя 
невероятно вечным" [27], – говорит 18-летний герой Франсуа Мориака. 
Рецидив, казалось бы, давно уже изжитого младенческого нарциссизма побуждает 
почти каждого подростка видеть себя в мечтах великим и гениальным, так что 
невозможность личного бессмертия "заменяется" идеей бессмертной славы, вечной 
жизни в героических деяниях. Да и вера в физическое бессмертие не проходит 
сразу. Отчаянные, смертельно опасные поступки подростка – не просто рисовка и 
проверка своей силы и смелости, а в буквальном смысле слова игра со смертью, 
проверка судьбы, при абсолютной уверенности, что все обойдется, сойдет с рук. 
Нельзя не затронуть в этой связи и проблему подростковых и юношеских 
самоубийств [28]. Статистически самоубийства среди подростков и юношей 
встречаются значительно реже, чем в старших возрастах. Однако на Западе число 
самоубийств в этой возрастной группе кажется огромным: во Франции среди 
15-19-летних самоубийство является третьей, а в США четвертой по статистической 
значимости причиной смерти (после несчастных случаев, убийств и рака). 
Количество неудачных или несостоявшихся попыток самоубийства там еще больше. 
Разумеется, эта страшная статистика в значительной степени объясняется 
неблагоприятными социальными факторами, специфическими для капитализма и 
отсутствующими в социалистических странах, такими, как безработица, нищета, 
расовая дискриминация и социальная несправедливость. Но случаются самоубийства 
и в результате воздействия психологических факторов, типичных для переходного 
возраста трудностей, о которых должны знать воспитатели. 
"Открытие Я" почти всегда сопряжено не только с положительными, но и с 
отрицательными эмоциями. В детском фольклоре существуют так называемые 
"страшилки", рассказывая которые дети специально вызывают у себя чувство страха 
и одновременно учатся изживать его. Не происходит ли чего-то подобного и со 
смертью? Не является ли влечение к смерти иллюзорной попыткой преодолеть 
жизненные трудности путем ухода из жизни? В психологических экспериментах не 
раз было выявлено, что у некоторых людей неудачи вызывают непроизвольные мысли 
о смерти как о выходе. В юношеском возрасте это бывает нередко. 
Свыше трети из 200 авторов юношеских автобиографий и дневников, исследованных