|
он сам. Это ощущение хорошо выразила 15-летняя девочка, которая на вопрос
психолога: "Какая вещь кажется тебе наиболее реальной?" – ответила: "Я сама".
Психологи неоднократно, в разных странах и в разной среде, предлагали детям
разных возрастов дописать по своему разумению неоконченный рассказ или сочинить
рассказ по картинке. Результат одинаков: дети и младшие подростки, как правило,
описывают действия, поступки, события, старшие подростки и юноши –
преимущественно мысли и чувства действующих лиц. Психологическое содержание
рассказа волнует их больше, чем его событийный контекст.
Обретая возможность погружаться в себя, в свои переживания, юное существо
открывает целый мир новых эмоций, красоту природы, звуки музыки. Открытия эти
нередко совершаются внезапно, как наитие: "Проходя мимо Летнего сада, я вдруг
заметил, как прекрасна его решетка"; "Вчера я задумался и вдруг услышал пение
птиц, которого раньше не замечал". 14-15-летний человек начинает воспринимать и
осмысливать свои эмоции уже не как производные от каких-то внешних событий, а
как состояния собственного "Я".
Открытие своего внутреннего мира – радостное и волнующее событие, но оно
вызывает и много тревожных, драматических переживаний. "Внутреннее Я" может не
совпадать с "внешним" поведением, актуализируя проблему самоконтроля. Не
случайно жалобы на слабоволие – самая распространенная форма подростковой и
юношеской самокритики. "Я в своем представлении – это два существа: "внешнее",
что ли, и "внутреннее", – пишет десятиклассница. – "Внешнее" (его можно назвать,
пожалуй, "оболочкой") обычно является проявлением внутреннего – внутреннее
диктует свои решения, размышления, доводы. Но иногда "оболочка" вступает в
жестокое единоборство с "внутренним" существом. К примеру, захочется "оболочке"
пококетничать или поступить не как должно, а как хочется, а изнутри ей кричат:
"Нет! Нет! Нельзя!" И как я рада, если "внутренняя" чаша весов перевешивает (к
счастью, это происходит гораздо чаще), "внутреннему" существу больше доверяю!"
Вместе с сознанием своей неповторимости, непохожести на других приходит чувство
одиночества. Собственное "Я" нередко переживается как смутное беспокойство или
ощущение внутренней пустоты, которую чем-то необходимо заполнить. Отсюда рост
потребности в общении и одновременно повышение его избирательности, потребность
в уединении, тишине, молчании, в том, чтобы услышать свой внутренний голос не
заглушенным суетливой будничной повседневностью.
Преувеличение своей уникальности, непохожести на других часто порождает
застенчивость, страх показаться смешным, "потерять себя" в общении, напряженную
жажду излить душу и одновременно острую неудовлетворенность существующими
формами общения.
Не менее сложные задачи ставит перед юношей новое ощущение времени. Для ребенка
из всех измерений времени самым важным, а то и единственным, является настоящее,
"тут" и "сейчас". Детская перспектива в прошлое невелика, поскольку все
значимые переживания ребенка связаны только с его ограниченным личным опытом.
Будущее также представляется ему в самом общем виде.
В начале юности положение меняется. Осознание своей непрерывности и
преемственности во времени – необходимый элемент образа "Я". Тема времени
приобретает напряженный, личностный характер; время переживается как нечто
живое, конкретное, связанное с какими-то значимыми событиями и мотивами, причем
главным измерением его становится будущее. Подростки и юноши чаще задумываются
о своих потенциях и перспективах, воспринимая свое сегодняшнее "Я" лишь как
залог будущего, момент становления: "Я – человек, но еще не Человек".
Временная перспектива чрезвычайно существенна для понимания возрастной динамики
рефлексивного "Я". Английские психологи, изучавшие методом неоконченных
предложений проблему "кризиса идентичности" у 13-, 15- и 16-летних мальчиков,
сопоставили их положительные ("Когда я думаю о себе, я чувствую гордость"),
отрицательные ("Когда я думаю о себе, я порой ужасаюсь") и нейтральные ("Когда
я думаю о себе, я пытаюсь представить, как я буду выглядеть, когда стану
старше") самохарактеристики с возрастом испытуемых, с тем, описывают ли они
свое "наличное Я" ("каков я сейчас?") или "будущее Я" ("каким я стану?").
Оказалось, что баланс позитивных и негативных оценок "наличного Я" мало
изменяется с возрастом, зато озабоченность "будущим Я" резко усиливается [21].
Вопрос "Кто я?" подразумевает в юности оценку не только и не столько наличных
черт, сколько перспектив и возможностей: кем я стану, что случится со мной в
будущем, как и зачем мне жить?
Обостренное чувство необратимости времени нередко соседствует в юношеском
сознании с нежеланием замечать его течение, с ощущением, будто время
остановилось. Чувство "остановки времени", полагает Э.Эриксон, психологически
означает как бы возврат к детскому состоянию, когда время еще не существовало в
переживании и не воспринималось осознанно. Подросток может попеременно
чувствовать себя то очень юным, даже совсем маленьким, то, наоборот,
чрезвычайно старым, все испытавшим. Поэтически точно выразил это состояние М.Ю.
Лермонтов: "Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет, тот, верно, не видал
людей и свет..." [22].
Расплывчатость представлений о времени сказывается и на самосознании. Страстная
жажда нового опыта может перемежаться со страхом перед жизнью. Одни буквально
рвутся вон из детства, у других же расставание с ним проходит очень мучительно,
вызывая даже желание умереть.
Индивидуально-психологические проблемы тесно переплетаются здесь с
морально-философскими. Одна из таких проблем, с которой сталкивает подростка
идея необратимости времени и которую старательно обходят многие взрослые, в том
числе наивно-суеверные психологи, – это тема смерти.
Смерть так же неустранима из индивидуального сознания, как и из истории
|
|