человека и "поставив его в центре мира", бог напутствовал его следующими 
словами: "Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного 
образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо и обязанности ты имел по 
собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих 
творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный 
никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого 
я тебя предоставляю" [5]. 
Разумеется, образ человека как творца самого себя был прежде всего 
идеологической программой. Крестьяне и ремесленники ренессансной Италии 
страдали от феодальной раздробленности, постоянных войн и просто от бедности, а 
сами гуманисты-идеологи могли существовать лишь благодаря покровительству 
государей или знатных особ. Тем не менее, эта эпоха действительно породила 
небывалое многообразие талантов и ярких индивидуальностей, "титанов по силе 
мысли, страсти и характеру", используем образное определение Ф.Энгельса, 
послуживших таким же эталоном для последующих поколений, каким для самих 
гуманистов была античность. 
В долгосрочной исторической перспективе важное значение имела реальная, бытовая 
автономизация личности. Средневековый крестьянин, да и горожанин, всю жизнь 
проводил среди одних и тех же родственников и соседей. Теснота и прочность 
общинных связей никому не позволяли пренебрегать ими, оставляя человеку очень 
мало места для чего-то исключительно своего. Понятия семьи и дома 
(домохозяйства), включавшего в себя всех совместно проживающих родственников, 
домочадцев и слуг, до конца XVIII в. практически не различались. Постепенно 
"домашние группы", основанные на совместном ведении хозяйства, проживании в 
одном доме, родственной или эмоциональной связи, дифференцируются, а их члены 
приобретают большую автономию от главы семьи и друг от друга. 
Средневековый человек часто использовал свой дом как крепость, чтобы спастись 
от врагов, но не стремился спрятать за его стенами свою повседневную жизнь. Все 
ее драмы и комедии происходили открыто, на глазах у всех, улица была 
продолжением жилища, важнейшие жизненные события (свадьбы, похороны и т.д.) 
совершались при участии всей общины. Двери дома в мирное время не запирались, 
все уголки его были открыты для обозрения. В новое время семья начинает 
ограждать свой быт от непрошеного вторжения, обзаводиться замками, дверными 
молотками и колокольчиками, позже о визитах начинают договариваться заранее, 
еще позже – созваниваться по телефону. 
Дифференцируется и жилое пространство. В период раннего средневековья рыцарское 
жилье состояло из одного помещения, где феодал размещался вместе со всеми 
своими чадами и домочадцами и даже домашними животными. Затем оно делится на 
две комнаты: жилую комнату, в которой члены семьи спят, едят и развлекаются, и 
кухню. У крестьян этот тип жилища во многих странах сохраняется вплоть до XIX в.
 В начале нового времени планировка жилища усложняется; богатые люди стремятся 
обеспечить членам семьи некоторое уединение от слуг, а затем и друг от друга. В 
Англии XV-XVI вв. большие дома и замки состояли сплошь из анфилады проходных 
комнат. В конце XVII – начале XVIII в. появляются коридоры, спальни обычно 
переносятся на второй этаж, а другие жилые помещения специализируются. Членам 
семьи и гостям стараются отводить отдельные комнаты или хотя бы постели. 
"Воспитанные люди" избегают слишком тесного физического контакта друг с другом, 
что подкрепляется неизвестными ранее гигиеническими соображениями [6]. 
Вместе с физическим пространством приватизируется пространство социальное. Пока 
различные группы принадлежности (семья, община, приход и т.п.) объединялись в 
более или менее единую иерархическую систему, они воспринимались просто как 
разные сферы жизни и аспекты собственного "Я". По мере роста социальной 
мобильности индивид начинает сознавать себя уже не просто элементом семьи, 
общины и т.д., а автономным субъектом, который лишь частично или временно 
входит в эти многообразные общности. 
В том же направлении действовало ускорение ритма жизни и связанное с ним новое 
чувство времени. Средневековый человек, не воспринимал время как нечто 
вещественное, тем более – имеющее цену. Из всех измерений, свойственных 
современному понятию времени (длительность, направленность, ритмичность и т.д.),
 для него важнее всего была ритмичность, повторяемость. Природные ритмы, 
чередование времен года и т.д. распространялись и на человеческую жизнь. Люди 
никуда особенно не спешили и не гнались за точностью. До XIII-XIV вв. часы в 
Европе были редкостью, а понятие о минуте и минутная стрелка появляются лишь в 
XVI в. Земное время, связанное с ограниченными сроками человеческой жизни, 
постоянно соотносилось с вечностью божественного, сакрального времени. 
Таковы были не только идеальные представления. Церковь строго следила за 
соблюдением правил, так что, например, работа в воскресенье или любой из 
многочисленных праздников считалась не только нарушением цеховых правил, но и 
грехом. 
Развитие капитализма колоссально ускорило темп жизни, повысив субъективную цену 
и скорость течения времени, обострив чувство исторического времени. В XVI-XVII 
вв. в английском языке появляется, как никогда, много новых слов, относящихся к 
историческому времени и его дискретным единицам (слова "столетие", 
"десятилетие", "эпоха", "готический", "первобытный", "современный", и т.д. [7]).
 Еще важнее открытие "личного" времени, пришедшее вместе с ростом самосознания 
личности, с осознанием конечности личного существования, а, следовательно, и 
того, что свои способности индивид должен реализовать на протяжении 
ограниченного отрезка времени своей жизни. 
Новая интуиция времени повышает степень личной свободы человека, который может 
овладеть временем, ускорить его своей деятельностью. Из собственности бога