верно в отношении таких понятий, как "личность", "сознание" или "самосознание". 
Дело не столько в терминологической нестрогости гуманитарных наук, сколько в 
том, что разные исследователи озабочены разными аспектами проблемы личности и 
человеческого "Я". Но в чем, собственно, его загадка? Ф.Т.Михайлова волнует 
вопрос, каков источник творческих способностей человека, диалектика творящего и 
сотворенного [2]. А.Г.Спиркина "Я" интересует как носитель и одновременно 
элемент самосознания [3]. Д.И.Дубровский подходит к "Я" как к центральному 
интегрирующему и активирующему фактору субъективной реальности [4]. Психологи 
(Б.Г.Ананьев, А.Н.Леонтьев, В.С.Мерлин, В.В.Столин, И.И.Чеснокова, Е.В.Шорохова 
и другие) рассматривают "Я" то как внутреннее ядро личности, то как ее 
сознательное начало, то как сгусток индивидуального самосознания, систему 
представлений человека о самом себе. Исследовательский интерес нейрофизиологов 
направлен на выявление того, где, в каких разделах мозга локализованы 
регулятивные механизмы психики, позволяющие живому существу отличать себя от 
других и обеспечивать преемственность своей жизнедеятельности. У психиатров 
проблема "Я" фокусируется на соотношении сознательного и бессознательного, 
механизмах самоконтроля ("сила "Я") и т.д. и т.п. 
В зависимости от исходной проблемы и способов ее расчленения меняется и 
значение таких понятий, как "индивид", "индивидуальность", "идентичность", 
"самость", "личность", "лицо", "Я", "эго", и их бесчисленных производных. 
При всей специализации язык науки (во всяком случае гуманитарной) не отделен 
полностью от языка обыденной речи. В основе наиболее общих наших терминов лежат 
образы, метафоры. Всякая метафора – перенос термина из одной системы или уровня 
значений в другую. Истолкованная буквально, всякая метафора абсурдна; она 
всегда рассчитана на понимание, способность субъекта самостоятельно извлекать и 
анализировать подразумеваемые ею ассоциации. Метафора никогда не бывает 
однозначной, она сознательно строится по принципу "как если бы". 
Это относится и к важнейшим абстракциям теории личности. Даже оставив в стороне 
такие откровенно образные конструкции, как гегелевское "вожделеющее 
самосознание", марксово сравнение человека с товаром или "зеркальное Я" Кули, 
стоит поскрести парадигмы любой теории личности, как за ними обнаруживаются 
метафоры, где человек ("индивид", "личность", "самость", "Я") определяется то 
как душа или микрокосм, то как машина, то как организм, то как зеркало, то как 
отношение, то как роль или маска. В зависимости от исходной метафоры он 
предстает то субъектом, который "владеет" собой и своими свойствами, то 
объектом, находящимся во власти внешних сил и собственных вожделений, то единым,
 то множественным, то постоянным, то изменчивым. 
Метафора, превратившаяся в научную парадигму, стимулирует определенное 
направление исследований, результаты которых позволяют сравнивать эвристическую 
плодотворность, объяснительную силу и практическую ценность разных теорий. Но 
такое сравнение возможно лишь с учетом взаимодополнительности этих 
парадигм-метафор. Определение личности как общественного отношения не лишает 
смысла и образ человека-машины (например, в кибернетике). 
Поэтому начнем рассмотрение проблемы не с нормативного определения "самости", 
"Я" и т.д., а с уточнения исходных вопросов, с которыми это явление 
ассоциируется в обыденной речи. Что значит выражение "я сам"? 
Слово "я" – личное местоимение первого лица единственного числа. Местоимениями 
же лингвисты называют слова, используемые в качестве заменителей имен 
(латинское pronomen буквально означает "вместо имен"), В отличие от 
указательных местоимений ("тот", "этот" и т.п.), употребляющихся в разном 
контексте, личные местоимения всегда подразумевают грамматических лиц: "я" 
обозначает говорящего, "ты" – собеседника, "он", "она", "оно" "они" то, о чем 
или о ком говорится. Хотя способы образования личных местоимений неодинаковы в 
разных языках, местоимения первого и второго лица принципиально отличаются от 
местоимений третьего лица тем, что относятся только к людям. Собственно лицами, 
то есть субъектами речи, являются только "я" и "ты", которые, в отличие от 
безличных "он" или "оно", уникальны и взаимообратимы: "Тот, кого я определяю 
как "ты", сам мыслит себя в терминах "я", превращает мое "я" в "ты" [5]. 
Но ведь кроме индивидуального "Я" существует коллективное, групповое "Мы". 
Желая подчеркнуть вторичность, производность индивидуального сознания от 
коллективного, иногда говорят, что "Я" исторически производно и возникает на 
основе "Мы". О том, как формировалось содержательное понятие "Я", речь пойдет 
дальше. Но применительно к местоимению "я" данное суждение ошибочно. И в 
развитии детской речи, и в историческом развитии языка "я" появляется раньше, 
чем "мы". При всей спорности проблемы происхождения личных местоимений 
оппозиция "Я" – "не-Я" логически и исторически предшествует формированию 
местоимения "мы". Кроме того, слово "мы" неоднозначно; оно обозначает не 
множественность "я", а либо "я"+"вы" (инклюзивная форма), либо "я"+"они" 
(эксклюзивная форма). 
Что же касается случаев замены единственного числа множественным (монаршее или 
авторское "мы"), то это явление сравнительно позднее. Монаршее "мы" впервые 
появилось в Европе III в. н.э. в документах Римской империи, управлявшейся в то 
время двумя или тремя соправителями, которые, естественно, писали декреты от 
лица "мы". С установлением единовластия необходимость в таком обращении отпала, 
но оно уже вошло в привычку: в европейских языках монарх стал торжественно 
именовать себя "Мы", а подданные в свою очередь обращаться к нему, а затем и 
другим высокопоставленным лицам во втором лице множественного числа, то есть не 
на "ты", а на "Вы". Позже это стало общей формой уважительного обращения [6]. 
Авторское "мы" научной литературы, распространившееся в новое время, имеет, 
по-видимому, двоякие истоки. С одной стороны, оно как бы подчеркивает