обезличить, ибо перед святой дисциплиной все равны. Высунулся – получай по лбу! 
Простите, если переборщил…
– Так, самую малость, – сказал Семенов. – Для меня, Георгий Борисыч, критерий 
истины – дело. Когда на моих глазах гибнет дело, я заставляю себя забыть обо 
всем, кроме того, что необходимо для дела в данную минуту. Когда корабль тонет, 
самое страшное – паника, бунт на борту. Поддался панике – пощады не жди… Что же 
касается лично вас, то зря опасались: именно Андрей осуждал меня за резкость. 
Он мне тогда сказал, что правду говорить нужно, даже самую жестокую, но самому 
быть жестоким при этом вовсе не обязательно. У нас был долгий разговор в тот 
вечер… Андрей был очень слаб. Он уже знал, что это – его последняя зимовка.
– Мы догадывались, что он знает, – с печалью сказал Груздев. – Нам было очень 
жаль его.
– Так что могу повторить: вы упустили свой шанс, Георгий. Ладно, переменим 
пластинку…
– Свешников говорил с вами обо мне? – неожиданно спросил Груздев.
– Да.
– Не секрет?
– Он сказал, что вы ко мне скоро придете.
– Почему он был в этом уверен?
– Могу только строить предположения.
– Например?
– Ну, хотя бы то, что если грусть иной раз хочется запрятать в себя, то радость,
 счастье – никогда.
– Вы почти правы.
– Тогда рад за вас.
– Почти – потому, что я еще не знаю, как отнесусь к письму, которое передал мне 
Свешников.
Семенов промолчал.
– Случись это на Новолазаревской, я пришел бы к Андрею Гаранину, чтоб 
ликвидировать тот самый барьер. А сейчас пришел к вам. Так что мы вернулись к 
началу нашего разговора – отдаю должное вашей проницательности.
– Какая там проницательность, я же вам сказал, что знал об этом.
– Я хочу разобраться. Хотите мне помочь?
– К вашим услугам.
Груздев вдруг улыбнулся, стер со лба пот.
– Жарко у вас. Можно снять куртку?
– Да хватит вам церемониться, черт возьми! – Семенов пожал плечами. – Вы не на 
дипломатическом приеме, а в двухстах километрах от полюса.
– В двухстах трех, – поправил Груздев. – Согласно последним координатам. Я бы 
сейчас с удовольствием выпил.
– Могу предложить только чай.
– Ладно. Однажды я рассказал Андрею Иванычу об одном моем знакомом. Он разорвал 
с женщиной, которую любил. Она ему писала, а он сжигал ее письма, не читая. 
Знаете, что сказал Андреи Иваныч?
– Ваш знакомый думал, что этим ликвидирует боль, а на самом деле загонял ее 
вглубь. Угадал?
– Да, примерно так. «Мозг, – сказал Андрей Иваныч, – должен принимать сигналы 
от всех органов: от желудка – что хочется есть, от ног – что они устали и так 
далее. Но когда горит душа, а мозг отказывается принимать этот сигнал – дело 
плохо». Он еще что-то хотел сказать, но тут в комнату вошли вы, наша беседа 
прервалась и продолжения не имела – мы уходили на Лазарев.
Груздев замолчал, склонил голову, будто прислушиваясь к вою ветра.
– Этим так называемым знакомым был я.
– Догадываюсь, – кивнул Семенов.
– То, что вы сейчас услышите, в подробностях знает лишь один человек – моя 
бабушка. Вы думаете, что познакомились со мной три года назад. А между тем 
вполне возможно, вы знали меня значительно раньше.
Семенов с удивлением покачал головой.
– Не лично меня, конечно, – мой голос. Еще лет двенадцать назад я выступал по 
радио и телевидению, мои пластинки исчезали с прилавков в один день. Я был, как 
говорят, в моде.
Семенов пристально всмотрелся в Груздева.
– Не гадайте, – спокойно сказал Груздев. – Что было, то уплыло. Удовлетворитесь 
тем, что я собираюсь вам рассказать.
Груздев вновь замолчал, собираясь с мыслями.
– Она работала на радио, где я в тот год бывал почти каждый день. У нее было 
редкое имя, которым она очень гордилась – Тамила. Женщине вообще свойственно 
стремление отличаться от окружающих ее подруг, чтобы привлечь к себе особое 
внимание. Например, мода на узкую юбку, а она приходит в широкой – внимание! 
Все стригутся под мальчишку, а у нее косы до пояса – опять внимание. Подружки 
загорают в купальниках, а она сидит под тентом в халате – для того, чтоб вдруг 
его сбросить и представить на всеобщее обозрение классически стройную фигурку.
Груздев перевел дух.
– Напоминаю, я тогда стремительно входил в моду. Стыдно признаться, но мне 
льстило, что сумасшедшие девчонки караулят меня у выхода, потом записки, 
автографы; ну, в общем, то, что называется дешевой популярностью. И все это 
свалилось как-то сразу, за один только год! У меня, мальчишки, была машина, 
зарабатывать я стал больше профессора и превратился в завиднейшего жениха – это 
при моей довольно бесцветной внешности! И тогда я встретил ее. Груздев 
задумался. Семенов молча на него смотрел.