дружка выручает! Вон, у Кузьмина тоже кровь! Может, кто мои рукавицы надел! 
Пусть всех проверяет!
– Проверим, проверим, – не сводя с Осокина тяжелого взгляда, сказал Семенов. – 
Валя, забери у него рукавицы, положи на стол поосторожней. Продолжай, Саша.
– Рахманов!.. Семенов!.. Соболев!.. Томилин!.. Филатов!
– Пусть его другой проверит! – Осокин не сидел, а подпрыгивал на стуле. На его 
искаженное отчаянием лицо было страшно смотреть. – Пусть Олег!
Бармин протянул лупу Ковалеву. Тот долго осматривал одежду Филатова.
– Солярка да масло, – сказал он. – Ты, Веня, не обижайся, зажигалка-то была 
твоя. Филатов отошел, не ответив.
– Теперь меня, – сказал Бармин.
– А, чего тебя? – Ковалев махнул рукой. – Все ясно.
– Проверяй! – потребовал Бармин.
И опять наступило молчание.
– Так во-от кто, оказывается… – тихо, с удивлением глядя на Осокина, протянул 
Горемыкин.
– Ребята, не верьте. – Глаза Осокина бегали и умоляли. – Никуда я ночью не 
выходил, а пятнышки – они от супа, они от чего хочешь могут быть!
– Позвольте! – Рахманов решительно дернул бородкой. – Извините, Сергей 
Николаевич, но лучше поздно, чем никогда. Возвратившись со срока, я долго не 
мог уснуть и видел, что Осокин оделся и покинул дом. Он отсутствовал не менее 
пятнадцати минут.
– Почему не сказали сразу? – устало спросил Семенов.
– Я не хотел бросать тень… не ожидал…
– И спокойно смотрел, как Веню топтали? – вскипел Томилин. – Даже обидно видеть 
такого… на месте Андрея Иваныча!
– Но я обязательно сообщил бы об этом, – нервно возразил Рахманов.
–Честное слово!
– Похвальное намерение, которое делает вам честь, – холодно сказал Семенов. – 
Осокин, почему вы убили собаку?
Осокин опустил голову.
– Я – не хотел ее убивать… сам себя не помню…
– Врете, Осокин. Вы обдуманно убили Белку, чтобы бросить тень на Филатова. Но, 
будучи первостатейным подлецом, преступником, вы оказались неумелым и – 
попались.
Осокин вскинул голову.
– А вы не оскорбляйте! Подумаешь, кокнул собаку! Когда людей на ваших глазах 
калечат – молчите, да? Ну, виноват, ну, выговор дайте, а, зачем оскорблять?
– Оскорбили его, – насмешливо сказал Дугин. – Нет уж, выговором не отделаешься! 
Уж не ты ли и Мишке глаз подбил?
– Садист!
– Подонок! Семенов поднял руку.
– Дядя Вася, ты у нас вроде старейшины, традиции лучше всех знаешь. Скажи свое 
слово.
– Скажу, – согласился Кирюшкин. – Ты, паря, не собаку кокнул, ты всем людям в 
душу плюнул, понятно? За такое административные взыскания не положены, нет их в 
кодексе. На материке тебя… ну, погладили бы легонько и отпустили на все четыре 
стороны, а отсюда – куда отпустишь? До начала полетов, Сергей, этому удальцу 
жить с нами, никуда от него не денешься. Поэтому предлагаю: соседей его, 
Рахманова и Непомнящего, переселить в другие домики, в кают-компанию пусть не 
ходит – еду дежурный ему носить будет, и чтоб никто, опять же кроме дежурного, 
с ним ни единого слова. Короче говоря, полный бойкот.



ДЯДЯ ВАСЯ

Семенов чаще других зимовал на дрейфующих станциях, но такого теплого лета и он 
не видел. Уже две недели температура воздуха держалась выше нуля, снежницы 
протаивали до уровня океана, а лунки для стока воды размывало до двух метров. 
Дизельная, словно островок, возвышалась на высоком, обложенном брезентом 
ледяном фундаменте посреди озера из талой воды, ее спускали по канавкам в лунки,
 но она вновь заполняла свое ледяное ложе, и механики пробирались в дизельную 
на клиперботе. «Дед Мазай и зайцы», – ворчал Кирюшкин. Ходить по Льдине стало 
опасно: за ночь чуть подмерзало, мостики, переброшенные через проталины и лунки,
 становились скользкими, и их зачищали скребками. Кабели пришлось поднять и 
подвесить на столбы, два жилых домика, гидрологическую палатку и склад с 
оборудованием перевезли на новое место.
Никаких серьезных ЧП, однако, не происходило, работа шла по программе, и с 
обхода лагеря Семенов возвращался удовлетворенный. В кармане куртки лежала 
радиограмма от Веры, радиозонд поднялся на тридцать два километра, гидрологи 
нащупали интересный подъем в районе хребта Ломоносова. Груздев, который после 
выздоровления не вылезает из своего павильона, в восторге от «редкостного 
возмущения магнитного поля» – словом, все нормально. Семенов улыбнулся. 
«Маньяк! – кричал Филатов. – Алхимик!» – это когда Груздев отгонял его от 
магнитного павильона. Там все на медных гвоздях, даже пуговицы металлические 
Груздев на своей одежде заменил деревянными палочками, а Веня полез в павильон, 
начиненный металлом, как граната.
Проходя мимо домика механиков, Семенов вспомнил, что Вера велела особо 
кланяться дяде Васе, и решил его навестить. До обеда минут сорок, и он,