Владимир
Маркович
Санин

В ловушке

Владимир Санин работает над циклом повестей «Зов полярных широт». Не будучи 
документальньми, повести эти основаны на событиях, происшедших в Антарктиде и 
на Крайнем Севере, и связаны между собой общими действующими лицами. «В 
ловушке» – первая повесть этого цикла.

Владимир Санин
В ловушке


Василию Сидорову, замечательному полярнику и другу – с любовью.



Возвращение

Нынешний год для Семенова был везучий.
Во-первых, остался живой. Медведи редко нападают на человека, чувствуют в нем 
ровню, что ли, а этот выскочил из-за тороса, попер напролом. Голодный и злой 
был зверюга, сало свое проел, шкура болталась – как с чужого плеча. Такого 
первой пулей срезать – в лотерею машину выиграть.
Вторая удача – хорошо, почти что безупречно отдрейфовал. Говорят, Льдина 
попалась удачная, верно, а ведь выбирал-то ее сам! Полмесяца искал, пока не 
нашел, уж очень хитро пряталась она за крепостными стенами торосов – три на 
четыре километра, ровненькая, молодая, но крепкая. За год дрейфа по ней трижды 
проходили трещины, и тоже удачно: ни людей, ни домиков, ни оборудования океан 
не проглотил, и сменщикам досталась вполне обжитая станция. «Легкая у тебя рука,
 Сергей, – радовался Кириллов, сменный начальник. – Или Полярную Звезду 
умаслил?» Каждый бы на его месте радовался: будто с квартиры на квартиру 
переехал Кириллов со своими ребятами, даже ремонта делать не надо.
Ну, и третья удача – только что в гостинице уговорил Веру продать путевки в 
Сухуми («Подумаешь, золотой сезон-сто человек на квадратный метр пляжа!») и 
вместе с Андреем и Наташей махнуть на машинах по стране – куда глаза глядят. С 
трудом, но уговорил. Весь дрейф об этом мечтали – на месяц-другой окунуться в 
бродячую жизнь.
И хватит, продолжал размышлять Семенов, нельзя, чтобы одному человеку 
бессовестно везло. Кто-то сказал, что количество удач в мире неизменно, и если 
тебе судьба улыбается, значит, другого удачи обходят стороной. К тому же, когда 
они идут навалом, одна за другой, какой-то критерий теряешь, что ли. Слишком 
много удач так же демобилизует человека, как слишком много неудач: такого он 
может не выдержать. Промежутки должны быть между ними, мостики…
Семенов шел по Невскому проспекту, с интересом поглядывая на встречных людей и 
беспричинно улыбаясь, что вызывало недоумение прохожих; одна женщина даже 
пожала плечами, неправильно истолковав доброжелательный взгляд этого странного 
человека. А Семенову просто было хорошо. Коренной москвич, он любил Ленинград, 
город, из которого не раз уходил в Антарктиду и улетал на Льдины, здесь он 
прощался с Большой землей и здоровался с ней тоже здесь. Ноги, еще не успевшие 
отвыкнуть от полупудовых унтов, сами собой шли безо всяких усилий, вместо 
многослойной тяжелой одежды тело невесомо облегал плащ, и сугробов тебе никаких,
 ветеришко пустяковый – живут же люди! Так бы и ходил без устали с утра до ночи,
 глядя на разных людей – разных, в том-то все и дело! – на витрины, улицы и на 
всю эту кипящую жизнь, которую на станции только в кино увидишь. И привычно 
удивлялся себе: жил ведь на Большой земле, не в полярке родился, а до первой 
зимовки никогда не ценил вот таких необыкновенных вещей, как эти деревья в 
скверике. Стоят себе, колышут бездумно желтеющими листочками и ведать не ведают,
 сколько в них радости и смысла.
У Аничкова моста Семенов, как добрым знакомым, подмигнул вставшим на дыбы коням,
 глубоко и радостно вдохнул в себя сырой ленинградский воздух и свернул с 
Невского на Фонтанку. Отсюда до Института было несколько минут ходу, и Семенов 
почувствовал привычное волнение, какое испытывал всегда, когда приезжал в 
Институт. После долгих зимовок и экспедиций по этому асфальту шли самые 
знаменитые полярники и тоже, наверное, волновались при виде Института…
Вспомнил Семенов, как много лет назад пришел сюда в первый раз, худым, 
неоперившимся птенцом. Начальник кадров Муравьев, крестный отеп двух поколений 
полярников, хмуро повертел в руках документы, спросил в упор:
– Куда хочешь?
– Куда пошлете! – Семенов вытянулся, руки по швам.
– Послать тебя… это я могу, – проворчал Муравьев. – Крепкие морозы с ветерком 
любишь?
– Не очень…– ответил Семенов и испугался, запоздало подумав, что другой ответ 
был бы начальнику приятнее.
– Смерти боишься? – И взгляд, будто щуп, до самых печенок.
– Боюсь, – честно признался Семенов.
– Во сне храпишь?
– Храплю, – безнадежно кивнул Семенов