– Еще сожжем друг друга… А можно и двумя.
– Веня,-окликнул Семенов,-бери вюрую лампу И по-быстрому, время не ждет.
Пока механики разогревали картер дизеля, Семенов, прикрыв глаза, отдыхал и 
приводил в порядок свои мысли.
В то мгновение, когда он понял, что из второго аккумулятора вытек электролит и 
стартерный запуск стал невозможен, сознание безысходности затуманило мозг. Двое 
суток собирали дизель, не только душу – плоть свою, сердце, легкие и кровь 
вложили в него, и все перечеркнула ничтожная трещина в корпусе аккумулятора. 
Вспомнилось чье-то: «Улыбочка, как трещинка, играет на губах» Нет, не улыбочка 
– ехидная усмешка, гримаса пиковой дамы! И не играет, шипит: «Зря старались, 
голубчики, дизель еще попьет из вас кровушки!»
Одна никчемная трещинка – всю работу!
Сизифов труд – вручную на Востоке запускать дизель. Израсходовались люди, 
разменяли, истратили последний рубль. Тоже чье-то: «Похоронили мы силы наши под 
обломками наших надежд». Двое уже так думают, усмехнулся про себя Семенов, – ты 
и Филатов. А может, один ты, погому что Филатов больше ни о чем думать не 
станет – он будет вкалывагь, пока сердце не лопнет.
– Саша, – негромко позвал Семенов, – будь другом, приготовь кофе. Покрепче.
Был уже такой случай, когда в мгновение рухнули надежды и малодушно хотелось 
умеречь. Ну, шурф не в счет, там умирать было стыдно – из-за собственной 
глупости, да еще в одиночку. Случилось это много лет назад на Льдине, под самый 
конец полярной ночи. Двое суток торосы давили, крошили Льдину, ушли под воду 
кают-компания и дизельная, поломало домики. Двое суток без сна и отдыха по 
мосткам, перекинутым через трещины, люди таскали ящики и мешки с 
продовольствием, палатки и оборудование – спасались от вала торосов. И вот 
наконец подвижки прекратились, все стихло. Полумертвые от усталости, кое-как 
установили палатки и только улеглись кто куда, как снова толчок и грохот 
лопающегося льда. И тут Семенов вывихнул руку. Как это произошло, он не понял, 
лишь почувствовал удар и дикую, непереносимую боль. А жаловаться было некому, 
нужно снова таскать ящики и мешки, и он, едва ли не теряя сознание, таскал 
одной рукой, пока не споткнулся на мостике и не упал в ледяную воду Тогда-то он 
и готов был умереть, но Андрей не позволил
– подцепил багром за каэшку, удержал на поверхности, вытащил. А дальше было 
забытье, сон с кошмарами и пробуждение в жарко натопленной палатке.
– Пей, Николаич. – Бармин протянул кружку. – Беру твой метод на вооружение, 
даже название придумал.
– Какой метод? – пе понял Семенов.
– Мордобой как средство прекращения истерики.
– Брось, – поморщился Семенов, прихлебывая кофе. – А то как врежу…
Они рассмеялись.
– Кофе, ребята! объявил Бармин. – Держите кружки.
– Принимайте гостя! – послышался голос Гаранина, и в дизельную тихо скользнул 
Золосан. Шкура его свалялась, морда вытянулась, а хвост, который Волосан всегда 
так гордо держал трубой, волочился по полу.
– Как это я забыл! – ахнул Бармин, доставая из кармана тюбик. – Ко мне, 
бедолага! Открой пасть. И не смотри на меня грустными собачьими глазами, срок 
твоей путевки еще не истек «О люди, куда вы меня затащили? – спрашивает Волосан.
 – Кончайте эту прескверную шутку!» А-а, нравится?
– Что это у тебя? – поинтересовался Гаранин.
– Сгущенное какао с молоком, любимая пища нашего гипоксированного друга. Правда,
 Волосан? Отреагируй!
Волосан облизнулся, тявкнул по щенячьи и снова раскрыл пасть. Все заулыбались.
– А ты так умеешь, Веня? – спросил Бармин.
Филатов продолжал молча пить кофе и шутки не принял.
– Помнишь Бандита, Андрей? – Семенов вздохнул. – Какая любовь была! До сих пор 
чувствую себя виноватым.
– Это на Льдине, – пояснил товарищам Гаранин. – Был у нас такой рослый лохматый 
пес Бандит, сибирская лайка. Фокусник и умница вроде Волосана, мог запросто 
выступать в цирке. И вот однажды Коля Белов, большой любитель сюрпризов, привез 
нам со станции Челюскин свинку по имени Пышка. Мы думали, начнутся между нашим 
зверьем склоки, но ошиблись – Бандит с первого взгляда в нее влюбился, целыми 
днями сидел у деревянной клетки и лизал Пышкин пятачок. Все-таки животное, а 
люди – разве они поймут все, что происходит в собачьей душе? Но время шло Пышка 
росла на глазах, пора ее готовить на камбуз, а никто не мог решиться – рука не 
поднималась. Наконец нашелся один смельчак, пристрелил из карабина. Бандита в 
тот день «арестовали», заперли в домике, а когда выпустили – всю станцию обегал,
 пока не понял, что не увидит больше своей любимой Пышки. И долго был безутешен,
 ничего не ел, только снег лизал…
– А ты? – упрекнул Волосана Бармин – Способен ли ты на такую бескорыстную 
любовь к простой, необразованной пингвинке?
Волосан попытался сделать стоику, но не смог и виновато заюлил хвостом.
– Ладно, поверим на слово. – Бармин погладил собаку и спрятав отощавший тюбик.
 – Укладывайся в спальный мешок здесь, нечего прятаться от коллектива.
– Масло прогрето, Николаич, – сообщил Дугин. – Можно начинать.
– А топливная система в порядке? – Семенов знал, что в порядке, только что на 
его глазах механики осматривали насос и форсунки, и поймал себя на том, что 
неосознанно хочет оттянуть начало работы. Организм не был на нее 
запрограммирован, что ли – не только у него, у всех пятерых людей, столпившихся 
у дизеля. Пока сидели, пили кофе, гнали от себя эту мысль. Дугин даже втихаря 
еще раз поколдовал над аккумуляторами, надеясь на чудо. Не там искал, чудо –