– Смешной ты, Веня . Он человек суровый, его завоевать надо.
– Был бы он девочкой, – ухмыльнулся Филатов. А мужиков завоевывать я не умею. У 
Женьки Дугина спросить, что ли? А вообще мне на это положить, я тоже, если 
захочу, могу волком смотреть!
Они еще о чем-то говорили, Гаранин смеялся, но Семенов не слушал, а думал про 
себя, что Филатов не так однозначен, как ему казалось. И еще о том, не о нем ли 
сказано: «…добиваются только того, что их боятся?» Невольно подслушанный 
разговор взволновал его, никогда еще Андрей не затрагивал этой щепетильной темы 
и вдруг раскрылся перед мальчишкой…
Дверь кабины распахнулась, в салон заглянул Крутилин.
– Эй, лежебоки, Восток проспите!



Рановато флаг поднимать…

Филатов даже был разочарован: несколько сбитых в один щитовых домиков да еще 
два домика в стороне – вот тебе и вся станция Восток. Взглянуть не что – так, 
вроде турбазы средней руки, покажешь фото приятелю – пожмет плечами. С надрывом 
говорили, чуть глаза не закатывали: «Восток! Ледяной купол! Полюс холода»! – а 
здесь и купола никакого не видно – заснеженная гладь, да и мороз пока что 
градусов сорок пять, не больше.
– Ощущаешь? – Бармин похлопал Филатова по плечу. Никаких резких движений, Веня, 
дыши через подшлемник. Восток, брат!
Филатов смолчал. Он ощущал небольшую одышку, и голова слегка болела, но ожидал 
он куда худшего и подумал, что док занимался психотерапией, когда расписывал 
ужасы акклиматизации. Правды ради, тот же док говорил, что иной раз Восток 
принимает новичка сразу, но это редкое исключение делается для человека с 
феноменальнымн физическими данными, для хорошо тренированного альпиниста, 
например. Филатов же, когда проходил обязательные для восточников испытания в 
барокамере (где его «поднимали» на пятикилометровую высоту – в атмосфере 
Востока кислорода примерно столько же), заслужил самые лестные отзывы врачей: 
абсолютно здоров, к зимовке на куполе стопроцентно годен. Почему бы ему и не 
стать тем самым новичком, который быстро переходит с Восток на «ты»? А что? 
Гаранин уже анальгин принял, у Семенова губы как в чернилах, а он…
Филатов чутко к себе прислушался. Вместе с Барминым он подтаскивал к самолету 
небольшую, размером с двухспальную кровать, алюминиевую волокушу. Снег под 
ногами был крепко сбитый, на нем почти не оставалось следов, и волокуша 
скользила плохо, как по песку. Такого странного снега Филатов еще не видел. Да, 
рот совсем сухой и шершавый, слюна, что ли, не вырабатывается, и, пожалуй, 
сердцебиение, вроде и нагрузки никакой, а стучит быстро. Вспомнил, как два года 
назад прилетел на льдину и разгружал самолет: подставлял плечи под мешок с 
углем, чуть не вприпрыжку тащил метров за двести и спешил обратно – без всякого 
сердцебиения, с улыбкой. Здесь бы такой фокус не прошел, точно… Филатов 
покосился на Бармина, не наблюдает ли, уловил его взгляд, кивнул: все в порядке,
 док.
В самолете Семенов, Гаранин и Дугин подтаскивали вещи к грузовому люку, Семенов 
посмотрел в иллюминатор: Крутилин стрекотал кинокамерой, а летчики позировали, 
окружив столб с указательными стрелками. Крутилин заходил с разных сторон, 
раздвигал людей, чтобы в объектив попали стрелки с надписями– «ПАРИЖ – 15050 
км», «ВОЛГОГРАД – 14747 км» и другие, в этом ценность будущего фильма. Не так 
уж много людей на свете могут попасть в такой кадр, будет чем похвастаться.
Столб-реликвия для туристов, подумал Семенов, запечатлеешь его, и всем понятно, 
где ты был. Лучше бы ты, Ваня, отснял эту пару гнедых, Бармина и Филатова: 
богатыри, кровь с молоком, а плетутся, как пенсионеры, будто на унты по 
двухпудовой гире навешено Эх, не было в первую зимовку кинолюбителей, и нет 
фильма о том, как восточники рыли шурф, магнитный павильон в толще снега. Вон 
он, шурф, который чуть не стал могилой начальника станции. А там стояли сани с 
наваренной железной решеткой из труб, механик Покровский ударил кувалдой по 
решетке, а она хрустнула, будто фарфоровая. Тогда и узнали, что железо при 
восьмидесяти градусах – вешь хрупкая, с которой следует обращаться деликатно. 
Отснял бы ты Ваня, этот кадр – цены бы ему не было… Или Сашу Бармина, который 
под восемьдесят пять градусов выходил гулять на полосу, чтобы доказать 
маловерам и самому себе, что прогулка под луной в любую погоду исключительно 
важна для организма.
– Волокуша на подходе, сообщил Дугин.
– Идите сюда! – донесся голос Белова. – Запечатлеемся вместе, для истории!
– Нам для истории не надо, – ухмыльнулся Дугин. – Идите, груз пустяковый, мы с 
Веней свободно справимся.
Семенов, Гаранин и Бармин пошли к летчикам. Филатов забрался в самолет.
– С чего начнем, Женя?
– С перекура, – предложил Дугин, присаживаясь. – Или не хочется?
– Не очень, – признался Филатов.
– Нормальная вещь, скоро и про девочек забудешь, – пообещал Дугин. – До конца 
зимовки.
– Врешь, – недоверчиво сказал Филатов. – Нет, в самом деле?
– Шучу. – Дугин подмигнул. – Но во сне раньше чем через месяц не увидишь. И то 
без душевного волнения.
– Ну, это еще терпимо. А то чуть не до смерти напугал, даже слабость в ногах 
почувствовал.