– Ладно, – проворчал Семенов. – Только зря полагаешь, что со мной очень легко 
будет. Здесь Саша тебя явно дезинформировал.
– Ну, работы я не боюсь…– Филатов снова приободрился. – Шея здоровая, любой 
хомут налезет… А с этим на вашем полюсе как, сухой закон?
– Сам не очень-то захочешь, кислорода в воздухе маловато, горная болезнь 
одолевать будет. Даже курить бросишь.
– Ну, это мы еще посмотрим… Платить-то за горную болезнь и прочие удовольствия 
как будете?
– Зарплата плюс двенадцать рублей суточных.
– Подходяще. А еще вопрос можно? Даже и не вопрос, а просьба.
– Давай свою просьбу.
– Возьмите Сашу Бармина! – с жаром выпалил Филатов.
– Считай, что уже взял – Семенов взглянул на часы. – Вот-вот должен быть здесь.
– Везучий ты, Веня! – радостно удивился Филатов. – В такой день и на улицу 
выходить опасно, с будущей женой познакомишься.
«Решено, беру», – удовлетворенно подумал Семенов.
– А этот поморник с Новолазаревской что здесь делает? – войдя, весело 
осведомился Бармин. – Неужели берешь его, Николаич? Волосы на себе рвать будешь.

– Не хотелось бы, – включился в игру Семенов. – А какой у него главный 
недостаток?
– Неимоверно, чудовищно прожорлив. – Бармин исподтишка подмигнул негодующему 
Филатову. – Все съест. Напомни, сколько стоит доставка одного килограмма груза 
на Восток?
– Страшно подумать, целое состояние.
– Быть тебе, Николаич, банкротом, – продолжал злодействовать Бармин. – Чтобы 
прокормить Веню, придется удвоить станционный бюджет. Однажды этот фрукт на 
моих глазах слопал шесть бифштексов и потом поднял крик, что его морят голодом. 
Не говорю уже о том очевидном, но безобразном факте, что вечно по ночам камбуз 
обшаривал в поисках съестного. Теперь я понимаю, Филатов, почему шеф-повар 
Гремыкин гонялся за тобой с веником!
– Все наоборот, – ухмыльнулся Филатов. – Не верьте ни одному его слову, Сергей 
Николаич, это он на спор съел шесть бифштексов.
– Ну и что? – с достоинством произнес Бармин. – Я – мужчина, а ты кто? Такому 
заморышу и одного бифштекса много. Каких-то жалких десять раз двухпудовик 
выжать не мог.
– Одиннадцать. – поправил Филатов. – А ты пятнадцать, и то лишь потому, что 
перед этим банку витаминов ухлопал.
– Увертюра закончена? – спросил Семенов. – Докладывай, Саша.
– Только что от Шумилина, – сообщил Бармин. – Сначала чуть не испепелил меня, а 
потом-о благороднейший Зевс-олимпиец! – согласился отпустить к тебе, если найду 
замену.
– С бойни, любого живодера…– как бы про себя заметил Филатов.
– Нашел? – Семенов сдержал улыбку.
– Сразу двоих, так что, Николаич, не беспокойся.
– Хороший мужик Шумилин! – с чувством проговорил Семенов. – Значит, не 
беспокоиться, Саша?
– По крайней мере обо мне и моем здоровье, – уточнил Бармин.
– За сто килограммов перевалил? – Семенов с удовольствием окинул взглядом 
атлетическую фигуру доктора.
– На пятьсот граммов, – скромно уточнил Бармин.
– Это, наверное, мозг, – догадался Филатов.
Между ними снова началась веселая склока, а Семенов благодушно посмеивался и 
думал, что пока все складывается удачно. Главная удача, конечно, Андрей, а 
вторая по значению – Саша Бармин. Если даже допустить, что есть у полярников 
доктора получше и поопытнее Бармина, то по человеческим качествам равных ему 
Семенов не знал. Доктора, в общем, народ избалованный, сознающий 
исключительность своего положения: от них зависит жизнь, а редкая зимовка 
случается без того, чтобы кого-то не приходилось спасать. Бармин же заставлял 
забывать о том, что он доктор, – чрезвычайное преимущество для человека его 
профессии. Докторам полярники часто чего-то недоговаривают, а то и просто 
боятся пожаловаться: а вдруг, испугавшись ответственности, не допустит к 
зимовке, спишет? От Бармина же ничего не скрывали, в голову никому не приходило,
 что Саша, известнейший в полярных широтах мастер розыгрыша, 
доброжелательнейший из доброжелательных, способен подвести друга. А врачом был 
безупречным. Настоящих больных лечил всерьез, мнительных – психотерапией и 
огромными дозами юмора. И доверие к Бармину было безграничным.
С Барминым Семенов зимовал дважды, у него, как у многих опытных полярников, 
были свои мерки, рожденные длительными наблюдениями. Так, он очень уважал 
молодого доктора за то, что кожаный костюм на нем был истрепан и донельзя 
засален. «Покажи мне после зимовки свой кожаный костюм, и я скажу, какой из 
тебя полярник», – вспоминал Семенов Георгия Степаныча, своего полярного 
крестного. Хотя и шутка, а умная, со смыслом. С одной стороны, если твой костюм 
изодран – значит, ты не гнушался никакой работы. А с другой – значит, ты не 
скупой человек, потому что кожаный костюм выдается полярнику на год, и многие 
его берегут, стараются в целости сохранить до Большой земли – для рыбалки и 
прочего. А доктор своего костюма не жалел и работал в нем на всех работах: и 
дизелистам помогал, и авралил я пургу, и мыл котлы повару, и делал все другое, 
что положено и не положено по штату. Но медицинские приемы вел в 
ослепительно-белом халате и в чепчике, и несколько аппенликсов удалил без