на свой катер, а мы стали с нетерпением ждать лоцмана. В обещанные 12.00 его не 
было, в дополнительно согласованные 13.30 он блистательно отсутствовал и явился 
в 15.00, когда мы начали уже закипать, Но едва капитан дал команду поднимать 
якорь, как лоцман получил по радио какое-то указание и откланялся, промычав на 
прощание, что вернется вечером. Мы взвыли от досады и на все голоса проклинали 
теперь уже каналью – главного с хемингуэевской бородой и других обманщиков, 
лишивших нас превосходного зрелища.
Я утешал себя лишь тем, что увидеть Панамский канал ночью все же лучше, чем, 
лежа на тахте в московской квартире, читать о его достопримечательностях днем.
К входу в канал мы двинулись, когда начинало темнеть. Мост между двумя 
континентами действительно оказался очень красивым: километра три стальных 
ажурных конструкций изящно возлежали на бетонных опорах. По мосту из одной 
Америки в другую мчались автомобили. Справа аккуратно нарезанными квадратиками 
раскинулся Бальбоа, а за ним сверкала неоновыми огнями многоэтажная столица – 
город Панама. Но смотреть на нее было некогда, потому что мы уже вползли в 
канал.
Думаете, я сейчас начну заливаться соловьем и ставить сплошные восклицательные 
знаки? Ничего подобного не произойдет, потому что я был разочарован. Канал-как 
канал, шириной с деревенскую речушку, через которую запросто перекликаются 
пастухи, а в нем не первой свежести вода – вот тебе и «колоссальнейшее 
сооружение века».
Лишь сознание того, что ты идешь уникальнейшим водным путем, заставляет глазеть 
по сторонам, честно говоря, со жгучим и неослабевающим интересом. Я лично 
глазел всю ночь и ни разу не зевнул – могу в этом поклясться.
Человечество настолько нуждалось в водной артерии, соединяющей два океана, что 
это само по себе стало приказом каналу – возникнуть. Но, пожалуй, ни одно 
великое сооружение нашего времени не обросло такими скандальными историями. 
Здесь и драки за выгоднейший подряд между отдельными лицами и целыми 
государствами' и потрясший мир крах Панамской компании, сопровождавшийся 
разоблачением крупнейшей аферы XIX века, В конце концов за дело взялся «дядя 
Сэм». Чтобы сорвать одно золотое яблоко, американцы прихватили целый сад: 
устроили в Колумбии государственный переворот и отторгли от нее область, 
которая обрела самостоятельность под названием Панама. И с этим новеньким с 
иголочки государством они заключили договор, по которому за десять миллионов 
долларов получили на вечные – времена право пользования зоной Панамского канала.

От десяти миллионов давным-давно осталось одно воспоминание, а зона реально 
существует: мы видели ее своими глазами. Это государство в государстве, этакий 
крохотный, площадью в полторы тысячи квадратных километров, замаскированный 
штат, который американцы с удовольствием поместили бы в виде пятьдесят первой 
звезды на свой государственный флаг. Но нельзя, Латинская Америка совсем не та, 
какой была всего лишь два-три десятилетия назад. Такие ранее послушные и 
воспитанные латиноамериканские республики одна за другой стали проявлять 
неслыханное своевольство: революция на Кубе прозвучала, как набат, и по всему 
южноамериканскому континенту разгорелось пламя национально-освободительной 
борьбы. Ну, Кубу на первых порах удалось изолировать, а что дальше? Предавать 
анафеме Перу, Венесуэлу, Эквадор?..
И Панама тоже взбунтовалась; требует возвратить ей канал и зону. А ведь канал 
не только дает многомиллионные прибыли, но имеет и огромное стратегическое 
значение…


За время пути мы шесть раз шлюзовались. Эта процедура оказалась очень 
любопытной. С подошедшего катера к нам на ходу пересели смуглые швартовщики– 
панамцы и, как только «Королев» вошел в. первый шлюз, принялись за дело. С 
обеих сторон шлюза были переброшены и закреплены на наших кнехтах канаты, их 
подцепили к мощным электровозам, и те потащили корабль, как лошади тяжело 
груженный воз. Но это, так сказать, техническая деталь, а вся прелесть прохода 
по шлюзу заключалась в том, что его ширина всего метров тридцать, и при желании 
можно было бросить окурок в Южную Америку, а огрызок яблока – в Северную. 
Конечно, такое загрязнение окружающей среды недостойно культурного человека, но 
искушение оказалось столь велико, что грех было бы ему не уступить. Далее мы 
прошли озеро с романтически звучащим названием Мирафлорес
[5]
и оказались в самом узком месте канала, берега которого с обеих сторон поросли 
густой тропической растительностью. Красотища необыкновенная: с высокой горы 
низвергается водопад, над ним стремительно носятся орлы, или кондоры (может, то 
были просто вороны, но большинством голосов против одного мы решили, что орлы), 
а из густой чащи слышится рычание ягуаров (также решено большинством голосов 
при том же воздержавшемся, который якобы отчетливо слышал мычание коровы). Наш 
скептик поначалу пытался оспорить и существование москитов, но был справедливо 
и весьма болезненно укушен, после чего москиты были признаны единогласно. Они 
набросились на нас с таким неистовым аппетитом, будто две недели ничего не ели 
в ожидании столь лакомого блюда.

Я бежал от москитов на мостик, где находились лоцман и наше судовое начальство. 
Капитан был непривычно возбужден: оказывается, он уже часа два вел 
изнурительную борьбу с Воробышкиным, которого вечно. томило желание быть в 
центре событий. Воробышкин был убежден, что его законное место на мостике, 
чтобы предоставленный самому себе лоцман не натворил ошибок. Капитан вежливо