Владимир Васильевич меня остановил: у самой кромки из-под его ног показалась 
вода, ледок на трещине был сырой, как свежая каша.
Недавно мы встретились с Пановым в Москве и весело вспоминали этот случай: 
таким он показался нам забавным. Мы просто хохотали – сидя на диване в тёплой 
квартире. Но тогда, насколько я могу припомнить, никто из нас от хохота не 
надрывался.
Лёд треснул, и Панов по плечи оказался в воде. Смешно? Согласен, если под вами 
уличная лужа, а не трехкилометровый слой ледяной воды океана (температура 
которой, к сведению, была минус один и восемь десятых градуса). Во избежание 
кривотолков сразу же замечу: никто из нас не рвал на себе волосы и не бросался 
звонить по телефону. Более того, то, что сделал пострадавший, показалось мне 
лежащим за пределами здравого смысла: вместо того чтобы без всяких 
предварительных условий принять братскую помощь, Панов чуть оттолкнулся от края 
трещины, развёл руки, чтобы барахтаньем не расширить полынью, – и улыбнулся. 
Потом-то я понял, что своей улыбкой Владимир Васильевич приводил меня в чувство,
 но тогда я решил, что началась галлюцинация.
– Руку! – заорал я чужим голосом, лёжа на краю. – Руку, чёрт возьми!
– Спокойно, – произнёс Панов, балансируя в воде, – отодвиньтесь чуточку 
подальше. Вот так. Теперь давайте.
Он крепко взял меня за руку, подмигнул и осторожно выбрался на льдину. Я 
засуетился, начал было снимать шубу, но Панов сделал отрицательный жест: 
«Теперь-то понимаете, почему мы носим кожаные костюмы?» Отказался он и от 
унтов: вылил из сапог воду, выкрутил портянки, отряхнулся, надел мои перчатки – 
и начался такой кросс на один километр по пересечённой местности, что к финишу 
оба спортсмена оказались совершенно одинаково мокрыми. Во всяком случае, 
человек, не бывший на месте происшествия, мог бы запросто перепутать 
пострадавшего.
Придя в домик, я переоделся и с грехом пополам вполз на верхние нары с твёрдой 
уверенностью, что никакая сила в мире не поднимет меня до утра. Но не тут-то 
было! Минут пять неземного блаженства – и вдруг телефонный звонок. Трубку снял 
доктор Лукачев.
– Вас требуют к начальнику, – сообщил он. – Что сказать?
Я слабо простонал.
– Не реагирует, – весело доложил трубке доктор. – Нет, с виду живой, сейчас 
проверим… Будет исполнено! – Доктор положил трубку.
– Ведено доставить на носилках, – ухмыльнулся он. – Приказ!
Кое-как я доковылял до резиденции Панова – самого захудалого на станции домишка 
без тамбура. За столом сидели начальник экспедиции «Север-19» Николай Иванович 
Тябин, Туюров, Булатов и Панов. Впервые я увидел Владимира Васильевича столь 
разговорчивым и весёлым – может, я ошибся и не он только что искупался в 
Ледовитом океане? Мы выпили за мужество и самообладание Панова, за удачу и, как 
принято в таких случаях, стали наперебой приводить примеры из личной практики. 
Николай Иванович рассказал о том, как в Антарктике выбирался из сорокаметровой 
пропасти, а Туюров поведал историю о ночной осенней рыбалке, когда они с 
приятелем перевернули лодку на середине большого озера и лишь благодаря 
случайному рыбаку отделалась бронхитами.
В заключение отмечу, что Панов всего несколько дней вынужден был прибегать к 
помощи носового платка. Хорошая штука – кросс, да ещё бутылка коньяка, 
поставившая на происшествии закономерную и приятную точку.



ОДНА МИНУТА НА ЭКРАНЕ

Люди всегда любили заглядывать в прошлое – особенно тогда, когда хотели 
переделать настоящее. Правда, сведения, которые мы черпаем из истории, бывают 
несколько противоречивы из-за скудости материала: одно дело восстановить по 
челюсти облик ископаемого животного, как это сделал Кювье, и совсем другое – по 
хребту вождя воссоздать историю его народа. Поэтому история, особенно до нового 
времени, похожа на весьма жидкий бульон, где вместо воды – воображение учёного, 
а одинокие блёстки жира – крупицы довольно-таки сомнительного фактического 
материала. Мы до сих пор даже не знаем, жил ли в действительности человек, 
ставший прототипом образа Христа, несмотря на несомненные свидетельства четырех 
апостолов и одной тысячи монастырей, раздобывших тонну гвоздей со святого 
креста на Голгофе. Последнее доказательство подлинности Христа, предъявленное в 
романе Булгакова, очень убеждает, хотя кое-кого смущает тот факт, что 
единственный оставшийся в живых свидетель, господин Воланд, – лицо с 
подмоченной репутацией.
Другое дело – если бы в те времена было кино. Сколько спорных вопросов 
разрешилось бы в одну минуту, сколько бы развеялось легенд! Быть может, 
оказалось бы, что в битве при Каннах римское войско растоптали не Ганнибаловы 
слоны, а стадо взбешённых коров; что Цезарь скончался не от ножевых ран, а от 
слишком плотного ужина и что Понтий Пилат не кривил душой, когда во время 
долгой беседы об Иудее на вопрос друга, не помнит ли он такого проповедника – 
Иисуса из Назареи, надолго задумался и чистосердечно признался: «Иисус из 
Назареи? Нет, не помню» (свидетельство Анатоля Франса).
Нашим потомкам будет проще: воссоздавая историю двадцатого века, они просмотрят 
киноленты. Наверное, они улыбнутся, увидев первобытные автомобили с бензиновыми 
двигателями, замрут от восторга, когда по экрану пробежит давно исчезнувшее 
животное (дворняжка), и будут долго спорить, зачем эти странные предки резали,