не закричал, а завыл Кулебякин и, прежде чем Анисимов успел 
его задержать, рванулся в люк.
– Ди-ма!
Из люка вылетел брезентовый чехол, второй, какие-то вещи. Что-то валилось на 
лед, что-то падало в непрерывно расширявшуюся трещину.
Левая консоль, обессилев, сползла в воду.
– Ди-ма!
Анисимов силой оторвал от себя Белухина, прыгнул в полузалитый водой люк и 
ухватил обеими руками рычащего, впавшего в неистовство Кулебякина.
– Так тебя!
Рывком, как мешок с мукой, швырнул его из люка, выскочил сам.
– Всем отойти!
Самолет уходил в океан. Скрылись моторы, крылья, разбитый фюзеляж с пилотской 
кабиной, и только обметанный льдом стабилизатор какие-то секунды дергался, 
вздрагивал, будто просил о помощи. Потом и он исчез.
Анисимов сорвал с головы мокрую от пота шапку. Прощай, друг, не уберег я тебя, 
прости и прощай.
И вытер рукавом глаза.
* * *
Вынесенных, выброшенных вещей оказалось немного: два брезентовых чехла от 
моторов, чемодан Лизы Горюновой, вещмешок Белухина, портфели Анисимова и Зозули,
 топор и лопата из противопожарного инвентаря, аптечка – и все.
Анисимов долго не хотел уходить от полыньи, сознавал, что зря теряет время, 
каждый сантиметр льда фонарем обшарил – аварийной рации не нашел, угодила в 
полынью, не иначе; пропала и большая коробка с НЗ, неприкосновенным запасом, 
которую Кулебякин тоже выбросил из люка.
По секундам восстановили действия бортмеханика, когда он метался по грузовому 
отсеку тонущего самолета. Трое – Белухин, Анисимов и сам Кулебякин – были 
уверены, что рацию он выбрасывал.
Кислов сплюнул в полынью.
– Нептун по ней «Маяк» слушает. Если уж залез, мог поаккуратнее вынести!
– Сам бы и залез, – Кулебякин выругался.
– Я пока что не чокнутый!
– Сказал бы я тебе…
– А ты скажи, скажи!
– Эй, мужики! – выкрикнула Лиза. – Не в пивной!
Стоя на коленях, она ощупывала разутую ногу Седых.
– Терпи, родненький, трещинка у тебя на ступне, небольшая такая, пустяковая.
– Боль… дикая, – простонал Седых.
– Посвети, командир, – Лиза открыла аптечку. Шепотом: – Перелом у него… Сейчас, 
голубчик, как раз то, что надо, анальгина таблеточку, снегом его запей, 
горсточкой.
– Интересно, далеко ли до Среднего? – в третий раз, наверное, спросил Игорь. 
Ему никто не ответил. – Что делать будем?
– В гостиницу пойдем, – буркнул Солдатов. – Там тебе номер забронирован, с 
ванной и толчком.
– Решение принимает командир! – звонко сказал Гриша. – Я уверен, что нас уже 
начали искать!
– Разбирается, шкет, – с уважением сказал Солдатов. – Быть ему большим 
начальником.
– Разговор есть, Илья, – сказал Белухин. – Решать надо.
Анисимов осветил фонарем сбившихся в кучу людей. Они перестали пререкаться и 
теперь молча смотрели на него, потрясенные и потерянные, не способные к 
разумным действиям, ждущие от него волшебного слова. И он с горечью и стыдом 
чувствовал, что этого слова не знает.



БЕЛУХИН

Повезло – ветер дул в спину.
Впереди семенил Шельмец, за ним Белухин. Иногда пес останавливался и облаивал 
невидимого врага. Поначалу у многих сжималось сердце – а вдруг медведь? – но 
потом все привыкли к тому, что слепой поводырь нюхом чувствует воду. Подходил с 
лопатой Белухин, освещал фонарем, разбрасывал со льда снег, определял ширину и 
направление трещины. Небольшая – просто перешагивали, пошире – искали обход, 
стараясь ступать след в след или рядышком.
И еще хорошо чувствовал Шельмец тонкий лед, упирался и не хотел на него ступать.
 Проверяли, рубили топором лунку – в самом деле, слишком тонкий, Шельмец, 
пожалуй, прошел бы, а люди вряд ли.
За Белухиным тянулись женщины, Гриша, Зозуля с левой рукой на перевязи, и 
каждый что-то нес; четверо мужчин на превращенном в носилки брезенте несли 
Бориса, а замыкал шествие навьюченный вторым брезентовым чехлом Солдатов.
Ночь наступила темная, безлунная и беззвездная, но ветер еще не перешел в 
поземку, и, когда Белухин на короткое время, экономя батарейки, освещал путь, 
на душе у людей становилось тоскливо и тревожно. То здесь, то там дыбились 
бесформенные, будто взорванные торосы, на пути, будто надолбы, вставали ребром 
торчащие изо льда ропаки, и венчал этот до неправдоподобности изуродованный 
пейзаж небольшой, размером с двухэтажный дом айсберг, оторвавшийся, наверное, 
от ледника на Северной Земле. П