борьбы за существование и сделает все, чтобы 
она вновь научилась беззаботно, от души радоваться жизни.
И если в бессонную ночь двое суток назад он только догадывался, что в жизни его 
начинает происходить нечто необычайно важное, то теперь он был в этом уверен.



ВЗАПЕРТИ
(Рассказывает Зозуля)

… Мы с Тоней возмущались, что официантка нас игнорирует: за другими столами 
люди ели, пили, смеялись, а нас она все обносила. Когда в очередной раз она 
прошла мимо, я попытался было снять с подноса тарелку с жареной рыбой, но Тоня 
меня остановила: «Лучше выпей воды… Хочешь пить?»
Я открыл глаза.
– Кому еще воды? – спрашивал Игорь, черпал кружкой из кастрюли, гревшейся на 
печке.
Я напился, поблагодарил и снова улегся. В блокаду такие сны мне снились часто, 
но с тех пор я от них отвык: Антонина Ивановна, моя старшая сестра, превосходно 
ведет наше хозяйство. Впрочем, к еде я неприхотлив и всеяден, как медведь, со 
мной и дома, и в экспедициях хлопот нет.
За окном, занесенным снегом, темным-темно, мы совсем потеряли ощущение времени 
суток. Одни спят, другие бодрствуют и завидуют тем, кто спит, потому что тогда, 
когда терзают голод и невеселые мысли, лучше всего забыться.
«Мело, мело по всей земле во все пределы…» – пурга бушует вторые сутки. 
Родившись из поземки, она не по часам, а по минутам набирала силу, пока не 
растерзала в клочья атмосферу и не погнала ее невесть куда с огромной скоростью.
 Какая невероятная силища нужна для того, чтобы сорвать с поверхности льдов и 
островов миллионы тонн снега, превратить его в режущую пыль и с ревом и свистом 
завертеть в дьявольской пляске. Пурга – это игра без правил, в которой 
выигравших не бывает: в лучшем случае, если будешь осмотрителен, то останешься 
при своих. Победить пургу нельзя, ее можно только переждать.
Мы лежим на полу: я, Илья Матвеевич, Зоя Васильевна, Гриша, Елизавета Петровна. 
Хотя в помещении у нас тепло, Анисимова трясет, у него высокая температура. Он 
и раньше сильно кашлял, а вчера, когда искали Диму, здорово добавил. Он хрипит 
и тяжело дышит, Лиза боится, что у него воспаление легких, а в аптечке ничего 
нет, кроме тройчатки и аспирина.
Но я-то думаю, что лучшим лекарством для него было бы возвращение Димы.
Дима – наша общая боль, мысль о том, что он погиб, невыносима. Но помочь ему мы 
бессильны… С тех пор, как он нас покинул, прошло часов тридцать. В тот вечер, 
когда Дима еще был с нами, Анисимов сказал:
«Нам лучше, чем им, на Среднем. Мы-то знаем, что живы, а они этого не знают». 
Сейчас то же самое, возможно, думает о себе Дима. Удачи тебе, безумец!
Гриша с его почерпнутыми из книг познаниями припомнил девиз графа Монте-Кристо: 
«Ждать и надеяться». Девиз прекрасный, умение ждать – одно из ценнейших качеств,
 которыми только может обладать человек: оптимистичное по своему существу, оно 
помогает переносить невзгоды и верить в будущее. Мы всю жизнь чего-то ждем и на 
что-то надеемся, без этих ожиданий и надежд мы впали бы в беспросветную тоску. 
Умению ждать Константин Симонов посвятил свое, наверное, лучшее стихотворение; 
как жаль, что он испортил его недоверием к материнской любви, в народной песне 
сказано куда мудрее: «Жена найдет себе другого, а мать сыночка – никогда». Что 
ж, материнская любовь дает человеку всего-навсего жизнь, а на взрыв, ликование 
чувств вдохновляет любовь другого рода…
Больше я заснуть не могу. Я жду и надеюсь – жду стука в дверь и надеюсь, что 
это будет Дима. Пусть лучше с пустыми руками придет Дима, чем любой другой с 
хлебом. Не могу ручаться за всех, но уверен, что большинство из нас мечтает 
только об этом.
* * *
Центр притяжения – печурка, огонь в которой поддерживает Игорь. Из всех нас он 
оказался самым выносливым. Он наш Фигаро: таскает дрова, топит, заготавливает 
снег на воду, помогает Борису выходить по нужде, поит нас водой, тактично, не 
пережимая палку, шутит. Я рад, что он самокритично отнесся к суровому внушению, 
сделанному ему Анисимовым. Теперь Игорь на высоте: пока у других были силы, он 
держался как-то в тени, а когда мы все сдали, на деле доказал свою полярную 
жизнестойкость. Это для него первое приключение в Арктике, будет что рассказать 
отцу.
Кряхтя и охая, сползает с полатей Белухин, его незло и привычно ругает Анна 
Григорьевна: «Лежал бы, старый, со своим радикулитом». Сама Анна Григорьевна 
свернулась на сундуке калачиком и большую часть времени тихо посапывает, чтобы 
«во сне поесть любимых пирогов с луком и яйцами». В блокаду обнаружилось, что 
женщины голод переносят чуточку легче мужчин, а старые люди легче, чем молодые; 
это – общая статистическая закономерность, исключений же было сколько угодно. У 
нас, как мне кажется, тяжелее переносят голодание Солдатов, Кислов и особенно 
Лиза, которую подташнивает и мучают головные боли. Пока эти трое спят, у нас 
более или менее спокойно, но, просыпаясь, они становятся шумливы, 
раздражительны и обидчивы.
Невская приподнимается на локте и смотрит на огонь. На ее резко обострившемся 
лице горят огромные и прекрасные глаза, она сейчас со своими длинными светлыми 
волосами похожа на святую Инессу с картины Риберы, и я еле удерживаюсь, чтобы 
этого не высказать.
– Михаил Иванович, – говорит он