ситуации опыта не приобрел. То есть теорию он 
знал прилично, и рассказы товарищей о посадках в сложных условиях наизусть 
помнил, и к неожиданностям, всегда подстерегающим летчика, морально себя 
готовил, и что «не боги горшки обжигают» любил говорить, но одно дело знать, 
помнить и говорить, и совсем другое – самому претворить это на практике. И 
понимал, что Авдеича, который в радиопереговорах старался быть максимально 
тактичным, сильно беспокоит именно эта его, Блинкова, неопытность.
Авдеич не ругал и не хвалил, он по-прежнему настаивал на сбросе, а на случай, 
если припай откроется, подкинул несколько советов: хорошенько убедиться, что 
минимальные для пробега пятьсот метров достаточно ровные, при посадке фары не 
включать, так как поземка сразу же «даст экран» – перед глазами встанет белая 
стена, и, если ветер будет очень сильный, больше двадцати метров в секунду, 
закрылки до посадки вовсе не отклонять. Все это Блинков знал, но за советы 
поблагодарил и пообещал сразу же после посадки выйти на связь.
Несмотря на сдержанный, слишком спокойный тон Авдеича, Блинков догадывался, что 
на Среднем сейчас полный переполох, и испытывал от этой догадки огромное 
удовлетворение. Впервые в жизни его совершенно не интересовала реакция высокого 
начальства, которое, конечно, уже в курсе дела и замерло в ожидании результата. 
Зато он дорого дал бы, чтобы увидеть, какую мину скорчил Пашков, узнавший, как 
облапошил его Блинков. Пойдешь или не пойдешь ты на вездеходе – большой вопрос, 
а вот я уже здесь! «Мы, хранители Полярного закона…» Хотя он не слышал, чтобы 
Пашков или Авдеич так говорили, эти слова читались в их глазах. Вы – хранители, 
а мы – на деле исполнители! Монополию себе присвоили – изрекать истины, поучать 
примерами до исторической давности…
Есть! Несколько секунд самолет несся над оголенным участком припая, и за эти 
секунды Блинков успел рассмотреть припорошенную снегом и вроде бы гладкую 
поверхность. И Уткин поднял кверху большой палец – подходяще! Развернувшись, 
Блинков вновь прошел над участком и вновь присмотрелся. Бросать дымовую шашку 
необходимости не было, поземка точно указывала направление ветра.
– Приготовиться к посадке!
Сорок метров… тридцать… двадцать…
«Лучше десять раз сесть на ежа, чем один раз на кол», – вспомнил Блинков дядину 
прибаутку. В считанные секунды следовало определить, не совершает ли он ошибки. 
Трещина! Удержав машину в воздухе, он успел заметить прямо по курсу глыбу 
развороченного льда и круто взмыл вверх. Искоса взглянул на Уткина, с того 
градом лил пот. Вот тебе, друг, и «подходяще», хороша была бы посадка…
Пришлось начинать все сначала: выходить из облачности, искать разрыв и ловить 
миг удачи. А сумерки достигли максимума, скоро начнет темнеть… Бесконечно долго,
 не меньше четверти часа кружил Блинков над припаем, пока не усмотрел площадку 
длиной примерно с три четверти километра, то есть вполне достаточную, если 
своевременно начать снижение. Развернувшись на 180 градусов, Блинков лег на 
обратный курс и вышел против ветра.
– Приготовиться к посадке!
Тридцать… двадцать… десять…
Лыжи ударились о поверхность, самолет, подпрыгивая и трясясь, стремительно 
понесся по припаю, и для уменьшения длины пробега Блинков полностью отклонил 
закрылки. Скорость стала быстро гаснуть, но в тот самый момент, когда Блинков 
уже уверовал, что сел благополучно, самолет резко тряхнуло, бросило вправо, он 
клюнул – и остановился…
Очень не понравился Блинкову этот не очень четкий, но все-таки клевок.
– При-ехали, – опустошенно протянул Уткин. – Плохие дела, командир.
Холодея от догадки, Блинков непослушными руками отстегнул ремни и поспешил на 
выход.
При столкновении с полуметровым ропаком подломился один из подкосов передней 
стойки шасси.
Обнаружит ли он в избушке людей, Блинков еще но знал, а вот в том, что с припая 
теперь не взлететь, никаких сомнений не было.



ПРИЗНАНИЕ

Анисимов потемнел лицом.
– Так и сказал, на Медвежий?
– Да, дядя Илья, на Медвежий, – торопливо ответил Гриша.
– И больше ничего, дружок?
Гриша на мгновенье заколебался.
– Сказал, что там много еды и он принесет.
– И больше ничего? – настаивал Анисимов.
– Взял с меня слово, что я никому не скажу, – признался Гриша. – То есть никого 
не разбужу, а буду ждать, пока вы не проснетесь.
– Так. – Анисимов стал натягивать сапоги, отбросил их. – Возьму твои, Боря, мои 
не высохли. Сколько времени прошло, как думаешь, Гриша?
– Это я знаю точно, три часа и еще несколько минут.
– Откуда такая точность? – удивился Белухин. – Часов-то у тебя нет.
– А я больше не спал, лежал и считал, – с гордостью сказал Гриша. – Я был 
уверен, что меня об этом спросят.
– И зря лежал, – буркнул Кислов. – Сразу разбудить нужно было.
– Хорошо. – Анисимов обул сапоги, потопал ими, поставил на предохранитель и 
сунул и карман куртки пистолет. – То есть хорошего мало. Захар, Михаил Иваныч, 
Солдатов, Игорь – пойдете со мн