й-то час – и Таймыр закрылся. На всем огромном 
Таймыре размером с большое государство самолету сесть было некуда – замело. И 
Анисимову дали выбор: либо возвращаться на Диксон, либо брать курс на Северную 
Землю, где в аэропорту острова Средний видимость – миллион на миллион.
И Анисимов выбрал Средний – к радости экипажа, не хотевшего возвращаться в 
переполненную гостиницу.
Пролетел точку возврата – простись с прошлым, назад пути нет.
* * *
В грузовом отсеке было накурено и тепло.
Правую сторону отсека занимал большой желтый бак с горючим. Слева, в углу, 
находилась двухконфорная газовая плитка с баллоном, возле нее стоял столик, а 
вдоль всего борта протянулась жесткая металлическая скамья, на которой сидели, 
лежали люди. Несколько человек приютились в проходе – на вещевых мешках, 
чемоданах.
Белухин думал о том, какой найдет станцию после трехмесячного отсутствия. 
Хозяйство он оставил двум молодым механикам, своим ученикам, парни старательные,
 но молодо-зелено, как бы не запороли дизеля и не искалечили за лето вездеход. 
Работа по приезде предстоит большая: к Новому году Белухин надумал перестроить 
баню, чтоб была, о чем все мечтают, с парной и в кают-компании сложить 
настоящий камин – для уюта. Да и дизельная порядком поизносилась, пора как 
следует зацементировать фундамент и вынести емкость для солярки на крышу.
Анна Григорьевна Белухина, свернувшись на скамье и положив голову мужу на 
колени, лежала, прикрыв глаза, и очень жалела дочку, которая вышла замуж по 
любви, не спросившись родителей, а теперь от этой любви осталось брюхо на 
восьмом месяце и страдание в глазах. Хорошо еще, если в роддом придет, гуляка. 
Конечно, лучше всего было бы забрать его с собой на станцию, голова у парня 
дурная, а руки золотые, здесь бы вся дурь у него вымерзла и вернулся бы 
шелковым. Сразу забрать не вышло, но обещался приехать по вызову. Только 
приедет ли, не отговорят ли дружки?
У ног Белухиных растянулся Шельмец. Наверное, он тоже о чем-то думал, потому 
что был старым и мудрым псом, невзгод на его долю досталось куда больше, чем 
радостей, а именно невзгоды побуждают размышлять. Его теребил Гриша Невский, и 
пес тихо урчал. Гриша вообще любил собак, а к этой относился с любовью и 
состраданием, так как она была слепая – открытие, потрясшее Гришу три дня назад.

На мешке сидел Зозуля и улыбался самому себе. За последние несколько часов на 
его долю выпали две большие удачи. Перед самым отлетом диспетчер аэропорта, с 
которым Зозуля переписывался и обменивался марками много лет, отдал ему за 
полную спартакиаду и авиапочту жемчужину своей коллекции – Леваневского с 
надпечаткой. За этой маркой Зозуля охотился со студенческих лет, всего лишь два 
раза видел ее наяву и сто раз в сладостных снах филателиста, а сейчас вот она 
лежит в кляссере, бесценная, желанная! И Зозуля испытывал непередаваемое 
счастье обладания, какое разве что влюбленный испытывает, достигая предмета 
своих мечтаний, – чувство, впрочем, незнакомое Зозуле, старому и безнадежному 
холостяку. Ну и вторая большая удача, что самолет прямиком летит на Северную 
Землю, до которой Зозуля уже не чаял и добраться.
– Что, доволен? – спросил Белухин. – Весь светишься.
– Еще бы, с надпечаткой! – радостно ответил Зозуля, но тут же спохватился, что 
Белухин и не подозревает о неслыханном везении с маркой. – Целую неделю не мог 
попасть на Средний, и вдруг такая удача!
– Эгоист ты, Михал Иваныч, – добродушно упрекнул Белухин. – Твоя удача – наша 
неудача, а нас вон сколько.
– Но мне, Николай Георгиевич, очень важно попасть на Северную Землю, – с 
извинением в голосе сказал Зозуля, – осенью там медведями никто всерьез не 
занимался.
– А Урванцев с Журавлевым? – удивился Гриша. – Я сам читал книгу Урванцева, он 
пишет…
– Я преклоняюсь перед Урванцевым! – Зозуля торжественно выпрямился. – Но, 
друзья, будьте справедливы, он и его товарищи интересовались медведем… гм, как 
бы точнее выразиться…
– Они его кушали, – подсказал Белухин.
– Вот именно! – похвалил Зозуля. – Наша же цель совершенно противоположна: 
сохранить белого медведя, не дать ему исчезнуть.
– Полезное дело, – согласился Белухин.
– Михаил Иванович, – умоляюще попросил Гриша, – возьмите меня с собой!
– Обязательно, – пообещал Зозуля. – Вот кончишь школу…
– Так она какая-то нескончаемая, – пожаловался Гриша. – Чем больше тянешь лямку,
 тем больше остается.
– В двенадцать лет я тоже ужасно спешил, – припомнил Зозуля. – Мне казалось, я 
не успею совершить всего того, что задумал. А задумано было немало: найти 
Атлантиду и Землю Санникова, расшифровать письмена майя и – это в первую 
очередь – изобрести машину, на которой можно отправиться в прошлое и 
предупредить Констанцию Бонасье, что миледи дает ей отравленное вино. А теперь 
мне пятьдесят, и я никуда не спешу. Разве что, – исправился он, – на Северную 
Землю, потому что мне осталось всего лишь три недели отпуска.
– Самое место для отпуска, – одобрительно сказал Белухин, – южный берег 
Северной Земли. Курорт! Правда, Гришутка?
– Вы все шутите, – проворчал Гриша, – а мне надоело. В школе учителя, дома 
учительница, деться человеку некуда.
К разговору с улыбкой прислушивалась Невская. Еще совсем недавно, взяв брата за 
ручонку, она вела его в школу,