– Я был для него… тряпкой, о которую он вытирал ботинки; это очень противно, 
омерзительно быть тряпкой. Ты никогда не был тряпкой, Паша?
– Кажется, никогда.
– И я больше не буду, – гордо сказал Никита. – Если, конечно, – он улыбнулся, – 
благополучно вернёмся.
– Обязательно вернёмся, мне ещё повесть написать нужно.
– Раньше ты мечтал об очерках.
– То раньше.
– Тебе хорошо, – Никита снова погрустнел. – Есть куда и к кому возвращаться…
– Мы же договорились, сдам тебе койку… Ш-ш!
– Никого, – послышался голос Чернышёва, – отдышался мастер сенсаций, рванул 
куда-то. Здесь лучше, Антоныч, капитанская каюта на людей давит.
Я приложил палец ко рту, Никита понимающе кивнул.
– Давай здесь, – согласился Лыков. – С кого начнёшь санобработку?
– С тебя.
– Пошёл ты…
– Я серьёзно, Антоныч, – с какой-то несвойственной ему теплотой сказал Чернышёв.
 – Сам справлюсь, шестеро их у тебя…
– Я тебе не Корсаков, – угрожающе, – я и врезать могу!
– Ладно, не ерепенься, – отозвался Чернышёв. – Зови машинную команду.
Хлопнула дверь. В выступившей тишине было слышно, как Чернышёв расхаживает по 
салону. Не обращая внимания на негодующую мимику Никиты, я включил магнитофон. 
Плёнки в кассете, по расчёту, должно было хватить минут на сорок.
– Звали? – Один за другим в салон входили люди.
– Присаживайтесь… Вахонин где?
– Здесь я.
Дверь ещё раз громыхнула, люди рассаживались по креслам.
– Шкурный вопрос, ребята, – начал Чернышёв, – в том смысле, что своя шкура 
ближе к году. Без шуток: идём на большой лёд, надо помочь науке. Дело, сами 
понимаете, небезопасное, наберём больше, чем в прошлый раз. Опрокидывать я вас 
не собираюсь, но и гарантий никаких давать не буду.
– Толку от них, – произнёс кто-то, – если что, не взыщешь.
– Вот именно, – сказал Чернышёв. – Потому и не буду.
– К чему тогда разговор? – Это, кажется, Шевчук. – Мы и так пуганые, нам в 
случае чего из машины не выйти.
– Не беспокойся, Витя, остальные тоже не успеют, – это Чалый, старший моторист.
 – Один Охрименко с «Бокситогорска» морского черта надул.
– Не успеют, – подтвердил Чернышёв. – Пугать никого не пугаю, а имею 
предложение: желающие могут перейти на «Буйный».
– Как так перейти? – удивился Шевчук. – А добровольная подписка?
– Подписку снимаю, – ответил Чернышёв. – Считай, что никто её не давал.
– Честно или воспитательная работа?
– Вы ж меня знаете, ребята, на ветер слов не пускаю. Подписка снимается без 
всяких последствий.
– А почему Деда не позвали, Архипыч?
– С Дедом говорил, он остаётся и за машину ручается.
– А за тех, кто в машине?
– Подумать надо, Архипыч, не на рыбу идём… Не было у бабы хлопот, лучше б не 
звал…
– Науке, говоришь, помочь… А главный-то учёный топ-топ, на «Буйный» смылся?
– Я ж предупредил, вопрос шкурный, – отозвался Чернышёв.
– Ты нас тоже пойми, – это Чалый, – мы с тобой столько лет, всей душой… Спасибо,
 конечно, что волю дал, кому переворачиваться охота, семьи у нас.
– У ребят с «Бокситогорска» и «Нахичевани» тоже были семьи, – тихо сказал 
Чернышёв. – Ты, Петя, ни разу не тонул, а я – три, мне тоже переворачиваться 
неохота. Только ведь другие будут, если мы эту штуку не поймём – обледенение. 
Не стану, ребята, повторяться, агитировать никого не намерен. На размышления 
даю час, каждый доложит лично.
– Сюда приходить, что ли?
– Найдёшь где-нибудь, по походке узнаешь… Все свободны.
И снова были слышны лишь шаги Чернышёва. Щелчок – это, наверное, он прикурил от 
зажигалки, потом стал крутить телефонный диск.
– Присылай палубную команду, Антоныч… Разошлись, пусть думают, ты ни на кого не 
дави… Да, скажи Раисе и Зине, чтоб собирались… Нет, вызывать не надо, в 
приказном порядке.
Я сделал страшные глаза: Никита вознамерился чихнуть. Нашёл место и время! 
Зажав нос пальцами, он кое-как удержался, потряс головой и подмигнул, потому 
что меня самого потянуло на кашель. Я нырнул под одеяло, нахлобучил на голову 
подушку, откашлялся и пропустил начало разговора.
– Знаем, – сказал Птаха. – Мотористы в столовой митингуют, доложили.
– Это тебе доложили, – послышался голос Перышкина. – Об чем лай?
– Собаки в подворотне лают, – пробасил Воротилин.
– Все он знает, Филимон Аркадьевич, везде побывал!
Я позволил себе расслабиться: Чернышёв излагал ситуацию примерно в тех же 
словах.
– Совсем другое дело! – весело удивился Перышкин. – Если без всяких 
последствий… И в характеристике ничего не будет?
– Что заслужил, то и будет, – сухо ответил Чернышёв.
– Намылился? – насмешливо спросил Птаха и добавил несколько слов, которые я тут 
же решил в будущем не расшифровывать. – Дуй до горы, Федя, «Байкал» все спишет!