мощная грудь, мускулистые руки изобличают большую физическую силу, – пожалуй, 
начальник был самым сильным человеком в экспедиции. Иссечённое полярными 
ветрами неулыбчатое лицо, твёрдые скулы боксёра, под прорезанным глубокими 
морщинами высоким лбом – холодные, со льдом светлые глаза. И неожиданно тихий, 
спокойный голос: когда начальник говорил, воцарялась полная тишина, иначе 
ничего не услышишь.
Раза два я вынужден был по делам обращаться к начальнику; оба раза он с 
пониманием отнёсся к моей просьбе, но не дал ни единого шанса перевести 
разговор на внеслужебные темы. Теперь-то я понимаю, что не только я к 
начальнику, но и он ко мне присматривался, но тогда каждая встреча оставляла 
осадок неудовлетворённости и, признаюсь, детской обиды: неужели, чёрт возьми, 
он не находит во мне ничего интересного? Неужели он бесконечно далёк от всего, 
не имеющего отношения к дрейфующим и антарктическим станциям? И есть ли вообще 
у него друзья?
Потом я узнал, что друзья у него есть и ноша их нелегка: с друзей Гербович 
спрашивал куда строже, чем с остальных подчинённых; узнал, что круг его 
интересов широк и разнообразен, что у него есть своя, выработанная годами точка 
зрения на взаимоотношения начальника с коллективом, начисто исключающая всякую 
фамильярность и превыше всего ставящая уважение и доверие, завоёванное в 
совместной работе; что сын сибирской крестьянки и потомка бунтарей-поляков, 
сосланных царём «во глубину сибирских руд», он унаследовал от родителей 
нетерпимость ко всему показному и несправедливому, превосходный ум и железную 
волю, которую закалил годами дрейфа на станциях «Северный полюс» и в трех 
антарктических экспедициях.
И по мере того как я это узнавал, моя симпатия росла, и наконец превратилась в 
глубочайшее уважение и личную привязанность.
А тогда, в период похода к берегам Антарктиды, наши отношения были абсолютно 
прохладными. Я приходил на диспетчерские совещания, слушал приказы и 
выступления начальника, улыбался его остроумным шуткам, молча внимал «разносам» 
по разным поводам и думал про себя, что первое впечатление, увы, меня не 
обмануло.
Видимость я принимал за сущность, а сущность распознал не скоро.



Фрагменты из жизни начальника экспедиции

Как-то вечером мы выкачивали из-под нашего домика воду. Несколько часов 
поработали, а потом поставили на электроплитку чайник, заварили крепчайшего чаю 
и впервые разговорились. В дальнейшем наши чаепития стали традиционными; 
Владислав Иосифович оказался блестящим рассказчиком, и единственное, о чём я 
жалею, так это о том, что не записывал его рассказы на магнитофон. И ещё о том, 
что он мало говорил о себе. Но отдельные фрагменты из его биографии я узнал и 
записал две истории.
У людей, одержимых сильными страстями, не может быть гладкой и спокойной жизни.
Гербович родился в 1927 году и по праву рождения принадлежал к тому поколению 
советских мальчишек тридцатых годов, которые почти поголовно мечтали стать 
полярниками и лётчиками, потому что главными героями этого поколения были 
челюскинцы и папанинцы, Чкалов и Громов.
Но мечтали о полюсе все, попали туда единицы.
Дорога на полюс была долгой и трудной. Сначала молодой Гербович приехал учиться 
в Ленинград, В первые и голодные послевоенные годы он жил на стипендию, большую 
часть которой отсылал матери. Питался хлебом, морковкой и, для украшения жизни, 
покупал сто граммов конфет в день. В свободные часы подрабатывал на очистке 
подвалов, разгрузках, рубил по шесть кубометров дров в день и ещё ухитрялся 
заниматься самбо. Был истопником, электромонтёром, грузчиком. Овладел 
специальностями водителя всех видов полярного транспорта, взрывника, 
водолаза-аквалангиста, ледового разведчика – последовательно готовил себя к 
работе в высоких широтах. Несколько лет службы на Северном флоте – и 
демобилизованный морской офицер Владислав Гербович подошёл к порогу Института 
Арктики и Антарктики. Подошёл, отчаянно волнуясь: ради этого мгновения он 
отказался от военной карьеры, поломал сложившийся уклад жизни и фактически 
начал её с самого начала.
– Зимовать на три года на береговую станцию пойдёте? – спросил начальник отдела 
кадров Журавлёв, крёстный отец многих ныне известных полярников.
Ничего не поделаешь, заветный дрейф на льдине откладывается.
– Да, пойду.
– Хорошо, идите в отдел, учитесь.
Через несколько недель:
– Решили вас направить на более трудную зимовку, на остров, но на два года. 
Пойдёте?
– Пойду.
– Хорошо, идите в отдел, готовьтесь.
Прошло ещё несколько недель.
– Решили направить вас на СП. Пойдёте?
– Так ведь это моя мечта!
– Будто я этого не знал… – проворчал Журавлёв.
На станции Северный полюс-4 Гербович прошёл хорошую полярную школу. Двойная 
нагрузка – он был одновременно метеорологом и начальником аэрометеоотряда – 
потребовала такой отдачи, что спать удавалось лишь по два-три часа в сутки.