– Романов, – рассказал мне потом его коллега океанолог Дима Шахвердов, – в этот 
день был именинником. После того как мы поздравили его со вторым рождением, он 
поведал нам занятную историю. Оказывается, несколько месяцев назад он 
докладывал на секции свою диссертацию о проходимости судна в условиях 
Антарктиды. В этой работе он использовал материалы всех предыдущих походов 
«Оби», рассчитал массу формул и дал свои рекомендации. Его, как положено, 
засыпали вопросами, среди которых был такой: «А какова проходимость 
санно-гусеничных поездов по припайному льду?»
Диссертант ответил, что это не совсем его тема, но он надеется в конце года 
разобраться в ней непосредственно на месте.
Разобрался, да ещё как!
На этом злоключения Романова не кончились. Он ещё дважды проваливался под лёд 
на припае, но не на тракторе, а собственной персоной.
– Богатый собрал материал! – смеялись товарищи. – На докторскую!
Все хорошо, что хорошо кончается.
Не только в Мирном – на Молодёжной и на других станциях припайный лёд не менее 
коварен, море и там безмолвный свидетель драм, происшедших во время разгрузки 
кораблей…



Волосан, медпункт и Южный полярный круг

Хорошо в Мирном! Повсюду тает снег, в домах сыро, ничего не стоит окунуться в 
лужу, но вспоминаешь про Восток – и тебя охватывает тихое блаженство. Мне даже 
дико слышать, что некоторые миряне поругивают свой земной рай, где можно дышать 
сколько влезет, греться на солнышке и при желании погладить собаку.
В первые дни я сильно скучал по Востоку. Понимаю, что сам себе противоречу, но 
разве вся прелесть жизни не в том, чтобы время от времени отбрасывать логику? 
На Востоке страдало тело, но ликовала и пела душа. Человек в Антарктиде – это 
звучит гордо, но человек на станции Восток – это гордость, помноженная на 
сознание исключительности своего положения. На Востоке я оставил друзей, два 
смонтированных при моем участии домика, которые по последним сведениям ещё не 
развалились, и новую дизельную электростанцию, две стены которой я соединил так 
лихо, что при их перестройке моё имя упоминалось чаще, чем мне того хотелось. 
Да, ещё на Востоке я оставил свой фотоаппарат и захватил чужой – обстоятельство,
 сыгравшее злую шутку с инженером-механиком Геннадием Басовым. На острове 
Фулмара Гена сделал мне на редкость опрометчивое предложение: он будет снимать 
меня своим аппаратом, а я его – своим. В результате мир получил десяток 
отличных фотографий, на которых я общаюсь с пингвинами, и ни одной, на которой 
была бы запечатлена мужественная и атлетическая фигура шагающего по Фулмару 
Васева: я снимал его на уже отснятую плёнку.
Восток, однако, это яркий, но безвозвратно отлетевший сон, на Востоке мне 
больше не бывать: лётчики и так яростно спорят из-за каждого килограмма груза, 
и вряд ли Василий Сидоров пожертвует ради меня вторым мешком картошки…
Обуреваемый этими мыслями, я бесцельно шатался по Мирному. На пороге 
кают-компании спал Волосан, та самая собака, которую можно погладить. Я с 
наслаждением погрузил пальцы в его густую шерсть. Волосан – старый и мудрый пёс,
 он многое повидал на своём веку, и плохое и хорошее, и теперь относится к 
жизни с философским спокойствием. Он пришёл в Мирный молодой и полной сил 
собакой, энергия била из него ключом. Но годы шли, и Волосан одряхлел. Теперь 
он все чаще лежит с закрытыми глазами, вспоминая бурные эпизоды былого: войну 
не на жизнь, а на смерть со своим братом Механиком, тайную охоту на пингвинов, 
свои эстрадные выступления на вечерах в кают-компании… Но Механика уже давно 
увезли на Молодёжную, за пингвинов пришлось расплачиваться, и жестоко, а 
сольные номера, среди которых наибольшим успехом пользовались такие шедевры, 
как «Докладчик на собрании» и «Подвыпивший полярник», известны теперь только по 
воспоминаниям очевидцев.
Волосан сладко потягивается во сне и улыбается: вспоминает, наверное, один из 
прекраснейших эпизодов своей жизни, когда в чудесное летнее утро он вышел 
обойти свои владения и… увидел подругу! Сказка! Этот сюрприз преподнесли ему 
лётчики. Прилетев на станцию Моусон, они долго объясняли австралийцам, что 
Волосану нужна подруга, причём нужна до зарезу. Разговор шёл главным образом 
при помощи пальцев, и австралийцы никак не могли понять смысла разыгрываемой 
русскими пантомимы. Наконец один лётчик нашёл нужные слова: «Вы нам леди 
гав-гав! Леди дог!» Как Волосан был счастлив в те незабываемые дни!
Но те же самые лётчики заставили Волосана пережить самую, наверное, тяжёлую 
неделю в его жизни. Эту историю я услышал от Василия Семёновича Сидорова. Както 
полярники в Мирном стали чуть ли не ежедневно находить убитых пингвинов. ЧП! 
Ведь Антарктида – заповедник! Стали следить за Волосаном. И что же? Браконьером 
оказался он. Пса посадили на цепь, но он сорвался и снова начал игру, в которой 
веселилась только одна сторона. За Волосаном, застигнутым на месте преступления,
 началась погоня, и пёс, спасая свою преступную шкуру, примчался на полосу.
– А мы уже погрузились и должны были улететь на Восток, – вспоминал Сидоров. – 
Кричим: «Волосан, сюда!» Он стрелой по трапу и в самолёт! Ласкается, смотрит 
преданными собачьими глазами – защиты просит. Начальник авиаотряда Герой 
Советского Союза Марченко говорит: «Ладно, берите, а то ему достанется, 
хулигану!» Так Волосан скрылся от правосудия на Восток. Пока летели – был 
донельзя доволен, лапу каждому подавал, все свои трюки показывал, то и дело 
благодарил: «Спасибо, друзья, выручили!» Как прилетели – поначалу вёл себя