да ещё во время обеда расшвыривает повсюду обглоданные кости – ну как не 
разоблачить его сущность? И я разоблачал. Делал внушения, призывал к порядку, 
заставлял уважать свои нелёгкий женский труд. И, вспомнив про традиции станции 
СП-15, беспощадно штрафовал за каждое оскорбляющее слух выражение.
Однако это ещё не все. Я считался не просто дежурным, а дежурным по станции. 
Значит, у меня в руках оказалась хотя и маленькая, но власть. Обычный дежурный 
редко ею пользуется, так как завтра он оказывается уже простым смертным и его 
вчерашняя жертва может ему отомстить. Но ведь я-то был дежурным постоянным! 
Малейшая обмолвка за столом – и получай наряд вне очереди: вот какая сила 
оказалась в моих руках. Ни в армии, ни после неё я никогда не был начальником – 
и вдруг стал по меньшей мере ефрейтором. А ефрейторов, как знает по опыту 
всякий рядовой, боятся куда больше, чем генерала. Даже повар, этот всесильный 
человек, и тот замечания мне делал максимально тактично:
– Я, конечно, Владимир Маркович, не собираюсь вам указывать, но чашки нужно 
мыть так, чтобы их не противно было взять в руки…
Или:
– Я, конечно, не навязываю вам, но помойные ведра следует выносить до того, как 
из них польётся на пол…
Или:
– Не поймите меня, упаси бог, что я недоволен вашей работой, но если эти 
тарелки, покрытые толстым слоем жира, вы считаете чистыми, то какие же грязные?
Приходилось перемывать и выносить. Хлебнул я горя из-за этого чистюли!
Как дежурный по станции я строго следил за тем, чтобы люди работали на свежем 
воздухе не больше сорока-пятидесяти минут, а потом обязательно отдыхали в 
помещении. Нарушителя согласно приказу я тащил к Сидорову, который делал ему 
строгое внушение. Но эти случаи были редки. В первые дни всякая работа на 
свежем воздухе давалась с таким трудом, что мои гипоксированные товарищи без 
напоминаний вваливались в кают-компанию погреться за любимой чашкой чаю.
Не забуду наших чаепитий! Это священный обряд на Востоке, где чай не просто 
приятен, а необходим с медицинской точки зрения. Если в обычных условиях наши 
организмы всасывают часть потребной влаги из атмосферы, то на Востоке с его 
абсолютно сухим воздухом, этого не происходит. Человеческий организм здесь 
быстро обезвоживается и, идя навстречу его требованиям, восточники в огромных 
количествах поглощают чай, компот, морс – на выбор. Пьют утром, днём, вечером и 
даже ночью, так как плоть жаждет влаги вне зависимости от времени суток. А те, 
кто не желает ночью вставать, вешают возле койки мокрую простыню или 
набрасывают на лицо влажное полотенце: всё-таки воздух становится помягче, не 
так дерёт носоглотку.
Чаепития обычно проходили в холле, за круглым столом – главной арене сражений в 
«чечево». Здесь рассаживалось человек пять-шесть, дежурный доставлял из камбуза 
чайник, заварку, сахар, сгущёнку – и начиналось священнодействие. Особенно 
преданно и беззаветно любил эту процедуру Иван Тимофеевич Зырянов. Он пил чай 
истово, со вкусом, самозабвенно опустошая чашку за чашкой и жмуря от 
наслаждения глаза. Иногда, устав лежать в опостылевшей постели, выходил на 
огонёк и Василий Семёнович. Он заметно похудел и ослаб, но дышал уже не так 
тяжело, как в первые дни болезни. В наброшенной на плечи каэшке и в унтах на 
босу ногу, начальник присаживался к столу, прихлёбывал чай и рассказывал одну 
из своих бесконечных и, как правило, поучительных историй,
– Эх, дежурный, дежурный, – с упрёком говорил он, – не умеете вы рационально 
использовать рабочую силу… В бытность свою начальником станции СП-13 я поступал 
таким образом: собиралась вот такая весёлая компания почесать язык или на 
диспетчерское совещание – ставил два мешка картошки. Чтобы совместить приятное 
с полезным. Научными авторитетами доказано, что именно за чисткой картошки в 
голову приходят самые умные мысли!
– Лично мне, – как всегда, без тени улыбки возражал Коля Фищев, – самые светлые 
мысли приходят тогда, когда картошку чистят другие.
– В Мирном снова пурга, – приносил свежую новость Гера Флоридов. – Наши ребята 
мечут икру.
Новость плохая. Ещё два дня непогоды – и придётся из-за нехватки строительных 
материалов сворачивать работы. Золотое летнее время пропадает. Помимо всего 
прочего, у нас кончается курево. Под Новый год Сидоров послал Ташпулатову 
радиограмму с просьбой первым же бортом прислать «Стюардессу» – наши любимые 
сигареты, но некурящий Рустам воспринял радиограмму слишком прямолинейно и 
своим ответом на несколько дней развеселил станцию: «Намёк насчёт стюардессы 
понял, рад был бы помочь, но увы…»
– Ничего, прорвутся, – успокаивал Сидоров, не столько нас, сколько себя. – 
Ермаков и Русаков лётчики опытные и не из робких и трассу хорошо чувствуют. А 
знаете, чем закончился первый полет иа Восток? Это было во Вторую экспедицию. 
Лётчики – и какие лётчики! – просто не нашли станцию. Повертелись над 
предполагаемым районом, израсходовали горючее и вернулись в Мирный несолоно 
хлебавши. Иголка в стоге сена! Вот закончат Борис и Гера монтаж пеленгатора – 
будем самолёты к себе притягивать, как на ниточке. До конца февраля времени ещё 
много, в марте, когда стукнут настоящие морозы, к нам никто не полетит. То есть 
полетели бы, да инструкция не позволяет, с нарушителями Марк Иванович Шевелев 
расправляется как повар с картошкой.
К лётчикам восточники относятся с большой симпатией, уважают их за смелость и 
постоянную готовность к риску. Сесть на нашу полосу не хитрость – взлететь 
тяжело. Воздух настолько разрежен, что два мощных мотора с натугой поднимают 
разгруженный ИЛ-14.
Я припомнил случай, рассказанный Павлам Андреевичем Цветковым. Это произошло в