стали заключать пари: Бирюков и Красноперов бились об заклад, что я слетаю 
максимум на две точки, а Пигузов, хотя и не без колебаний, стоял на том, что 
меня хватит на целых три. Красноперов, сам бывший «прыгун», искоса на меня 
поглядывая, рассказал две-три кошмарные истории, но я был холоден и невозмутим, 
В эту минуту я дал себе страшную клятву, что посрамлю скептиков и слетаю как 
минимум на четыре точки.
Интересно, кто это впервые сказал: «Поживем – увидим»?



«ВНЕШНОСТЬ, ОДЕЖДА, ПОЛЯРНАЯ ЭТИКА»

Это – строка из записной книжки. А дальше – навеянные ею размышления.
Может, и есть на свете физиономисты, которых первое впечатление не обманывает, 
но я к ним не принадлежу. Проницательность – не самое сильное мое качество, на 
этом пресловутом первом впечатлении я ожигался столько раз, что давным-давно в 
него не верю. В юности меня вообще надували, как молочного теленка, да и в 
более потрепанной возрастной категории я, случалось, с первого взгляда 
очаровывался людьми, которые уже на третий или пятый взгляд оказывались весьма 
сомнительными личностями; случалось и совсем наоборот – люди, с которыми не 
очень хотелось знакомиться, превращались в нежных и интимных друзей.
Первое впечатление – это одежда и внешность, то есть как раз те самые вещи, 
которые не столько раскрывают человека, сколько его маскируют. Можете со мной 
до хрипоты спорить, но изысканно, со вкусом одетый щеголь сразу же вызывает у 
меня подозрение в том, что он вырядился в спецодежду для охоты за дамским полом 
(хотя вполне может оказаться, что он славный малый); а другой, который в 
помятых брюках и с небритой, извините, мордой, тоже не обязательно выпивоха – 
просто, может, человек переработал и временно плюнул на свою внешность (как 
сказал бы Зощенко).
Другое дело – женщины, тут с нашим братом случается такая напасть, как любовь с 
первого взгляда. Но это уже из области не разума, а чувств, и пусть об этом 
поют соловьями поэты.
По мере того как голова очищалась от шевелюры, а мозги наполнялись опытом, я 
стал главное значение придавать глазам. «Нет, у него не лживый взгляд, его 
глаза не лгут. Они правдиво говорят, что их владелец плут», – писал Роберт 
Берне. В самом деле, если вглядеться, в глазах можно увидеть многое. Для меня, 
например, безусловно, что если у взрослого человека детский доверчивый взгляд – 
значит, с ним смело можно иметь дело; если его глаза бегают – значит, на уме 
посторонние и не всегда чистые мысли; пристально-тяжелый, проверяющий взгляд 
мне был извечно неприятен – вспоминаются кадровики, которые гоняли меня как 
собаку; очень хороши чистые, будто вымытые, без задней мысли глаза – они чаще 
всего встречаются у девушек и женщин, особенно с нелегкой судьбой; люблю глаза 
с искрами юмора – чую родственную душу, возможный и приятный контакт; уважаю 
суровый, пусть испытующий, но открытый взгляд бывалого человека, который сам 
хочет понять, стоит ли с тобой связываться; не испытываю никакого доверия к 
человеку, который делает слишком честные глаза, демонстрируя вовсе не 
свойственную ему искренность; и уж совсем не воспринимаю человека с закрытыми 
глазами. Нет, они у него открыты, и даже широко, но в то же время закрыты. 
Случалось ли вам видеть такого? Одного я видел. Он умен, даже очень, бывает 
приветлив, с виду благожелателен, но посмотришь в его глаза – и ни одному слову 
не веришь: закрытые. Будто на них какая-то пленка, которую так и хочется 
протереть, как вспотевшее зеркало.

Возвращаюсь к строчке из записной книжки.
На повседневной одежде полярников дрейфующих станций и Антарктиды сказываются 
два обстоятельства: во-первых, труднейшие условия жизни и работы; во-вторых, 
отсутствие женского общества. Пожалуй, решает второе: когда полярник твердо 
знает, что сегодня-завтра и в течение года он женщин увидит только в 
кинофильмах и на вырезанных из журналов картинках, уход за своей внешностью 
кажется ему бесполезнейшим и нелепым занятием. Конечно, бывают исключения: 
Владислав Гербович, например, всегда был чисто выбрит, выутюжен и подтянут, как 
и положено бывшему флотскому офицеру; аккуратистами слыли и некоторые другие; 
но основная масса одичавших от отсутствия женщин зимовщиков тратила на туалет и 
приведение в порядок одежды меньше времени, чем требуется, чтобы выкурить 
сигарету. Баня – другое дело, ее полярники любят самозабвенно, особенно парную 
с березовым веником, а все остальное – суета сует: чем лелеять шевелюру – 
стриги наголо, чем бриться – пусть борода растет вкривь и вкось. И тому 
подобное. Это – пока не приблизился конец зимовки, когда все начинают 
лихорадочно чистить перышки: шутка ли, скоро живых женщин увидим!
Еще из записной книжки: «Глаза полярников».
Скажу сразу: имею в виду не случайных сезонников и не тех, кто навсегда 
порывает с Арктикой или Антарктидой после первой же зимовки, а 
полярников-профессионалов, не мыслящих для себя иной жизни. Но эта жизнь, 
суровая и полная неожиданностей, предъявляет к человеку два непременных 
требования: в поте лица своего зарабатывать хлеб свой (что неоригинально), и 
быть способным на самопожертвование. В Полярном Законе это сформулировано 
просто и чеканно: «Первым делай самую тяжелую работу, последним бери кусок на 
столе; спасай товарища, если даже при этом можешь погибнуть: помни, что жизнь 
товарища всегда дороже твоей».
Такие жесткие требования и создали путем естественного отбора полярную элиту: