Вот здесь-то я и «накаркал». Дело в том, что от треноги, идя вдоль берега, мы 
обязательно должны были попасть на второй главный (и последний) ориентир: 
длинную, пятидесятиметровой ширины косу, которая врезалась в пролив как серп. В 
дороге о ней много и озабоченно говорили, коса нужна была до зарезу, проскочишь 
ее – и пойдешь по Арктике слепым котенком, неведомо куда. Я же не понимал, как 
ее можно проскочить, такую длинную и широкую, мне это казалось нелепостью, я 
даже скептически улыбался и выражал откровенное недоверие к такой самостраховке.
 Харламов предупреждал, что арктический бог все видит и слышит, но я стоял на 
своем и своего добился: задуло, и задуло хорошо – настолько, что ватутинский 
вездеход в двадцати метрах не был виден.
Хлебнули мы горя с этой косой! Искали ее долго, все глаза высмотрели, не нашли, 
обругали ее как следует и рванули в направлении, которое на общем совете сочли 
единственно правильным. Значит, рванули километров на двадцать, веря, что 
вот-вот появятся огни на вышках аэропорта Средний, и радуясь тому, что обошлись 
без косы и плевать нам на нее, а потом остановились и стали гадать, почему же 
все-таки огни не видны. Погадали и пришли к выводу, что если ругали мы косу 
справедливо, то плюнули на нее преждевременно, и виноват в этом, конечно, Санин,
 которому для сюжета нужно было заблудиться. Санин протестовал и выставлял 
свидетелем Льва Васильевича (которого для этого пришлось будить), и Лев 
Васильевич ясным, спокойным голосом подтвердил, что по сюжету должны были 
заблудиться только экипаж и пассажиры потерпевшего аварию ЛИ-2, а насчет 
пролива разговора не было. Учитывая, что Левины показания прерывались 
всхрапыванием, во внимание их не приняли, Санина заклеймили и пообещали (см. 
выше) высадить на косу (если она найдется). Заклеймив и утвердив приговор, 
развернулись и рванули обратно, на те же самые двадцать километров.
Оскорбленная коса долго пряталась в поземке, и лишь после того как каждый из 
нас про себя перед ней извинился, показала свой каменный хвост. На радостях 
весело рванули вдоль косы, снова ее потеряли и снова нашли, вцепились в нее 
гусеницами, пересекли сплошные каменные гряды и, теперь уже точно зная 
направление, спокойно поехали к Среднему.
Из записной книжки: «От косы до Среднего по расчету часа два ходу. Ветер 
встречный, дырявая кабина ГТТ в снегу, сидящего справа Леву так замело, что он 
похож на снежную бабу. Поменялся с ним местами, замерз как собака, намекнул на 
приглашение Добрина, но Харламов тут же обозвал меня потенциальным дезертиром. 
Мерзну и молчу. Так бы и превратился в сосульку, но помог случай, и такой, что 
даже Харламов побледнел (видно ничего не было, но уверен, что побледнел). После 
многих промеров убедились в том, что лед стал прочный, ватутинцы пошли на 
хорошей скорости, мы за ними, в поземке Харламов не заметил ропака, ГТТ прыгнул 
с него, как с трамплина, и со страшной силой рухнул на лед. Отъехали метров 
двести, остановились, промерили лед – сорок сантиметров… Ватутинцы развернулись,
 подъехали к нам, поцокали языками: “В рубашках родились, ребята”. Харламов тут 
же припомнил, что Санин его расспрашивал, как тонут вездеходы, и снова пожалел 
о костре на летней базе, на котором хорошо бы Санина зажарить. Подошли к тому 
ропаку, а вокруг него – паутина трещин. Скорость выручила. И, конечно, 
самообладание Харламова. Он помаялся, махнул рукой: “Ладно, идите к ватутинцам”.
 – “А дезертирами не будем считаться?” – “Черт с вами, не будете”. Таково пока 
что самое острое ощущение на проливе».
Мы с Левой пересели в вездеход и поехали в потрясающе комфортабельном, 
специально для таких высоких персон приготовленном кузове, в который через 
шахту шел горячий воздух от двигателя. Высушили обувь и каэшки, обогрелись и… 
едва не угорели: Лева догадался распахнуть заднюю дверь.
Наконец показались огни Среднего, к которому мы вместо трех-четырех шли около 
десяти часов… И – последнее испытание: чудовищные нагромождения торосов, меж 
которыми машины петляли, как зайцы в лесу.

Через несколько дней мы вылетели домой.
В общем, нам повезло: Лев Васильевич, как вы знаете, отлично отдохнул, мне стал 
ясен сюжет будущей повести, Сидоров пообщался с друзьями, а друзья с ним; 
дважды заблудились – пронесло, пролив прошли, не окунувшись, случайный попутный 
борт в опустевшем Среднем пусть чудом, но поймали.
И – до свидания, Арктика, скоро увидимся!



КАК МЕНЯ ЗАМЕЛА «МЕТЕЛИЦА»

А теперь пришло время вернуться к самому началу этого повествования – в 1985 
год.
Где это сказано, что писатель должен воспевать женскую нежность, женские 
прелести? Разве этого ждут женщины от писателя? То есть именно этого они и ждут,
 но в то же время, с другой стороны…
Подождите. Что бы подумала ваша жена, дорогой читатель мужского пола, если бы, 
придя с работы домой, она застала в своей квартире одиннадцать незнакомых 
женщин? Причем не робко и чинно сидящих за столом незнакомок, а одиннадцать 
хозяек, которые чистили картошку, жарили котлеты, прибирали, сервировали стол, 
шутили, смеялись – словом, чувствовали себя старинными друзьями дома?
Не знаю, что подумала бы ваша жена, а моя, вместо того чтобы пока что мысленно 
выдрать мужу последние волосы (не помню, у кого вычитал: «Волос у него осталось 
на одну драку»), мгновенно сориентировалась и приняла самое активное участие в 
застолье – о моих гостьях она была наслышана и давно хотела с ними