резьбой».
Вот что я записал потом, сразу после полета: «Таким я видел Ледовитый океан сто 
раз. Первозданная, необыкновенная красота страны дрейфующих льдов! С высоты 
океан кажется приветливым и гостеприимным: спаянные одна с другой льдины с 
грядами игрушечных торосов по швам, покрытые нежно-голубым льдом недавние 
разводья, забавно разбегающиеся темные полоски – будто гигантская декоративная 
плитка, по которой озорник мальчишка стукнул молотком… Но так казалось до тех 
пор, пока самолет не стал снижаться. С каждой секундой океан преображался, 
словно ему надоело притворство и захотелось быть самим собой: гряды торосов 
щетинились на глазах, темные полоски оборачивались трещинами, дымились свежие 
разводья, а гладкие, как футбольное поле, заснеженные поверхности сплошь 
усеивались застругами и ропаками. Декоративная плитка расползалась, обман 
исчезал…»
Самолет делал круги, как ястреб, высматривающий добычу… Неужели здесь можно 
сесть? И оправдан ли такой риск?

То, что риск оправдан, я уже знал из беседы с Лукиным на борту самолета. Вот 
что он рассказал о «прыгающих».
– Сначала немного истории. Если идею дрейфующей станции впервые высказал 
Фритьоф Нансен, то мысль о «прыгающих» явилась Отто Юльевичу Шмидту после 
высадки папанинцев. Фактически полет Черевичного, Аккуратова и Каминского на 
Полюс относительной недоступности весной 41-го был первой прыгающей экспедицией.
 После войны эти полеты возобновились в конце сороковых годов, но лишь в 72-м 
под руководством Трешникова была разработана крупная программа по 
гидрологической съемке Арктического бассейна. К этому времени, – продолжал 
Лукин, – стало ясно, что одних лишь дрейфующих станций для изучения гигантской 
акватории Северного Ледовитого океана недостаточно: слишком велика зависимость 
от линии дрейфа, остается много «белых пятен». И на карте Арктического бассейна 
– вот она, взгляните – появились сотни точек: условные места будущих 
гидрологических станций. Что это такое – через несколько часов увидите. А пока 
поверьте на слово, что в результате работы нашей экспедиции появилась 
удивительная возможность получить как бы мгновенную фотографию тех процессов, 
которые происходят на всей акватории океана. Представляете, сколько 
потребовалось бы научно-исследовательских судов, чтобы выполнить такую задачу? 
Да еще учтите, что через мощные паковые льды к приполюсным районам не так-то 
легко пробиться… Вот мы и «прыгаем»… До недавнего времени нашим неизменным 
начальником был Илья Палыч, но годы… Учтите еще одну деталь, – закончил Лукин,
 – вы находитесь на борту последнего ЛИ-2. Сегодня шестое апреля, а ровно через 
двадцать дней наш самолет спишут – кончается ресурс. Ладно, у нас еще будет 
время об этом поговорить. Так неужели здесь можно сесть? Из пилотской кабины 
выглянул штурман Олег Замятин.
– Шашку!
– Станьте поближе к двери, – посоветовал Лукин, – только не сюда, в сторонку. 
Технология у нас простая, сейчас увидите.
Бортмеханик Козарь проткнул в дымовой шашке несколько отверстий, сунул 
фосфорную спичку, поджег ее и бросил шашку в открытую дверь.
– Ветер по полосе!
Лукин и Чирейкин, подхватив двухручечный бур, подошли к двери.
Промелькнули торосы… ропак… еще торосы, до них, кажется, можно было достать 
рукой! Но не успел я этого осмыслить, как лыжи заскрежетали и самолет, гася 
скорость, помчался по льду.
– «Прыгуны», на лед!
Лихо, как мальчишки с подножки трамвая, Лукин и Чирейкин выбросились на 
заснеженную поверхность.
– Черт бы тебя побрал! – Красноперов подхватил с газовой плитки заплясавший 
чайник.
Самолет выруливал, не останавливаясь (динамическая нагрузка меньше статической, 
в случае чего больше шансов взлететь), несколько пар глаз впились в «прыгунов», 
которые изо всех сил крутили рукоятки бура. Через несколько секунд Лукин должен 
подать условный знак, от которого зависит, останемся мы на льду или – ноги в 
руки и бегом отсюда!
Лукин выпрямился, снял рукавицу и показал большой палец.
– Порядок. – Красноперов облегченно вздохнул. – Драпать не надо.
– А бывает, что надо? – закинул я удочку.
– Еще как! – засмеялся Красноперов. – Илья Палыч, Маркович разочарован, ему 
хотелось бы, чтобы Лукин показал два или три пальца.
– Еще увидишь, – подходя к двери, проворчал Романов. – Тьфу, тьфу, тьфу…
Двигатели были заглушены, Козарь вместе с радистом Думчиковым поспешно покрыли 
их чехлами: на дворе минус сорок три, да еще с ветерком – за десять метров в 
секунду.
Я подошел к Лукину.
– Поэзия кончилась, – поведал он, – начинается сухая проза: разгрузочные работы.

Командир корабля Сморж, тоже командир корабля, но в нашей экспедиции второй 
пилот Долматов и Замятин подтащили к распахнутому люку лебедку с движком, 
палатку, баллон пропана с горелкой, ручные буры, ящики с приборами – несколько 
центнеров груза. Мы его принимали стоя на льду. Лукин и Чирейкин вновь занялись 
лункой – эта работа самая трудоемкая. Ветер обжигал, лед оказался 
бетонно-прочным, плохо поддавался. Все бурили по очереди – единственный способ 
согреться на таком собачьем холоде. Одновременно льдина обживалась: над