время его энергия и юмор нужнее всего. Когда шла большая рыба и команда 
уставала до изнеможения, Сорокин уставал вместе с ней, и ни один человек на 
судне не мог сказать, что первый помощник призывает к трудовым подвигам, не 
снимая пиджака.
Я видел Евгеньича в окружении целой толпы матросов, таких же, как и он, 
отчаянных футбольных болельщиков.
– Будем справедливы и объективны, – успокаивал Сорокин раскипятившихся ребят. – 
Я думаю, никто не посмеет возразить, что сильнейшая команда страны – киевское 
«Динамо»? (Возгласы: «Торпедо» сильнее! Посмотрим, как ваши киевляне в Ростове 
сыграют!»)
Итак, нет возражений? (Рев голосов: «Как нет?! Есть!» «Торпедо!») Значит, 
принято единогласно!
И все смеются над фанатичным болельщиком «Торпедо». Тот протестует, но его уже 
никто не слушает, потому что Евгеньич рассказывает об одесских болельщиках, 
самых организованных в мире. Они собирают взносы и посылают своих 
представителей в другие города, на матчи с участием одесских команд. По 
возвращении командированные отчитываются в израсходованных суммах и докладывают 
о пристрастном судействе и нелепых случайностях, из-за которых одесские команды 
проиграли очередные матчи. Тут же посылается телеграмма в Москву с требованием 
отменить эти результаты и принимается развернутое решение – незаменимое пособие 
для тренера таких великолепных, но просто ужасно невезучих команд.
Сорокин – страстный охотник; его охотничьи рассказы смешны и реалистичны, 
чувствуется, что их автор в самом деле протопал многие сотни километров с 
ружьем за плечами по таежному бездорожью. Он с улыбкой вспоминает одну сцену из 
своей семейной жизни. Лет десять назад он получил крупную премию, которая 
пришлась весьма кстати: молодые супруги отмечали первое новоселье. И пока жена; 
сидя на единственном табурете в пустой комнате, набрасывала план размещения 
присмотренного гарнитура, ее муж нашел премии другое, исключительно удачное 
применение. По дороге в мебельный магазин он по зову сердца заглянул в другой, 
и вместо долгожданного гарнитура была куплена воистину необходимая вещь – 
превосходное охотничье ружье. Доложить слушателям о подробностях последовавшей 
домашней сцены Евгеньич наотрез отказался.

Ребята на «Канопусе» любят Евгеньича за доброжелательную насмешливость, 
простоту и доступность, и первый помощник редко бывает один. Каждому льстит, 
когда не только Николаю или Борису, но и ему Евгеньич запросто рассказывает о 
своей бурной юности, о том, как в боях с бандеровцами создавались комсомольские 
ячейки на Западной Украине, просто о судовых делах и перспективах. Это уже 
марка, если Евгеньич относится к тебе фамильярно. Значит, ты парень ничего, 
стоящий. И очень неуютно чувствует себя тот, кого Евгеньич остроумно и зло 
высмеивает, с кем разговаривает односложно, сухим, этаким несмазанным голосом. 
Отношение свое он скрывать не умеет – и не скрывает.
В отличие от бурного и взрывчатого сангвиника Шестакова Александр Евгеньевич 
несколько медлителен и подчеркнуто спокоен; если капитан весело остроумен, то у 
его первого помощника типично иронический склад ума. И манерой поведения, и 
речью Сорокин чем-то неуловимо напоминает известного в прошлом киноактера Петра 
Алейникова из «Большой жизни» – в тех эпизодах, где Алейников посерьезнее 
обычного.
…Перечитал я сейчас все, что написал о Сорокине, и с некоторым ужасом подумал о 
том, что уж очень он у меня получился положительный. Я понимаю, что для 
жизненной правды неплохо бы привесить ему хоть какой-нибудь ярлычок, но – пить 
он не пьет, любит жену и дочку, даже курить бросил. Ну как мне вас убедить, что 
это не штамп, черт возьми? Землю есть, что не вру?



ВОЛЬНЫЕ СЫНЫ ЭФИРА

Скоро кончается наше одиночество. Один за другим, с интервалом в сутки, к нам 
идут траулеры «Ореанда» и «Балаклава», а через десять дней подойдет плавбаза 
«Шквал», которая примет с «Канопуса» груз и меня. «Шквал» идет из Атлантики, он 
уже обогнул мыс Доброй Надежды, и каждый вечер радисты получают от плавбазы ее 
координаты. Вот и сейчас, всматриваясь в листочек с цифрами, Пантелеич 
определяет на карте местонахождение «Шквала».
– Вот здесь. – Пантелеич невозмутимо тычет пальцем в район Бухареста.
Мы проверяем. Действительно, судя по радиограмме, «Шквал» сейчас бороздит поля 
и леса Румынской Народной Республики. Саша Ачкинази, ворча, исправляет ошибку в 
широте и отправляет плавбазу на место – к южным берегам Африки.
Мы сидим в каюте начальника радиостанции. Идет «вечерний звон». Саша яростно 
спорит с Пантелеичем, который на ходу импровизирует, какие последствия могла бы 
иметь злополучная ошибка в широте.
– Это что, – говорит Коля Цирлин. – Один мой напарник дежурил ночью, весь вечер 
он развлекался и очень устал, все время клевал носом. В конце радиограммы на 
имя начальника главка он задремал, а очнулся в конце другой. Можете себе 
представить, какая физиономия была у начальника, когда наутро он прочитал 
радиограмму: «Немедленно отгрузите дизеля трансформаторы противном случае 
вынужден применить санкции целую нежные щечки твой Миша».
Тема благодатная. Витя тут же рассказывает про доктора, который в спешке вырвал 
здоровый зуб, посмотрел, ужаснулся, и вырвал еще один, тоже здоровый; я 
рассказал о знаменитой газетной ошибке: «Петренко Павел Кузьмич возбуждает дело