дающей столько тем для разговора, ибо даже в самый спокойный, самый заурядный 
день море навевает тысячу ассоциаций. Каждый рыбак за свою жизнь не один раз 
прошел огонь, и воду, и медные трубы, и обо всем этом он хочет рассказать. 
Оказаться один на один с самим собой – тяжелое испытание для человека везде, но 
на море – это стократ тяжелее. Все моряки мира преклоняются перед подвигом 
Алена Бомбара, оказавшегося «за бортом по своей воле», и все горячо ему 
сочувствовали: как Бомбару, наверное, хотелось поговорить хоть с одной живой 
душой, даже самой глупой и вздорной, чтобы знать, что тебя слушают человеческие 
уши, а не рыбы. На море нужно много говорить потому, что разговор – а на море 
это почти всегда веселая «травля» – отвлекает от мыслей о земле, мыслей, часто 
навязчивых и тяжелых. Наверное, поэтому среди рыбаков чаще, чем среди людей 
других профессий, встречаются превосходные рассказчики – люди с высокого 
качества юмором. И потому, наверное, на море так любят подшучивать друг над 
другом, без взаимных обид и камней за пазухой. Здесь обижаться на шутку нельзя 
– окончательно засмеют. Юмор вообще великолепная защита от неприятностей 
всякого рода: он помогает отвлечься и забыться куда лучше водки, перед которой 
у него есть безусловное преимущество: если спиртных напитков рыбаку разрешено 
взять в рейс не более двух бутылок, то юмора – сколько унесешь на своих плечах.
К этой теме я еще буду возвращаться не раз, а сейчас продолжу о Красном море. 
Все каюты на «Канопусе» радиофицированы, и объявления вахтенного штурмана 
прослушиваются в обязательном порядке. Самое неприятное из них, как легко 
догадаться: «Доброе утро, товарищи! Команде – подъем!» Но в это утро Слава 
Кирсанов изменил обычаю.
– Товарищи! Проходим тропик Рака! – разнеслось по трансляции в семь утра. – 
Желающие могут выйти на бак, чтобы полюбоваться этим превосходным зрелищем!
Это объявление подняло экипаж куда быстрее, чем опостылевшее «Команде – 
подъем!». Один новичок, который просил потом не разглашать его имя, выбежал на 
бак с фотоаппаратом. При виде «ФЭДа» все сразу посерьезнели. Это уже было 
событие.
– Во-он, видишь столб стоит, белый с красным? – втолковывал новичку второй 
штурман Пантелеич. – А на столбе рак. Это и есть тропик Рака.
– Где он, где? – суетился новичок, держа аппарат наготове.
– Неужели не видишь? – удивлялся Пантелеич. – Во-он сидит на столбе, в очках 
такой, газету читает. «Советский спорт».
Этот случай доставил нам такое удовольствие, что мы даже простили Славе его 
обман: оказывается, тропик Рака «Канопус» прошел в четыре утра.
Внимание команды немедленно переключилось на Гришу Арвеладзе. Едва успел он, 
позевывая, выйти из своей каюты, как его окружила толпа.
– Соку виноградного чего-то захотелось, – сообщил Грише один матрос.
– А я бы не отказался от стаканчика сухого вина, – поделился своим желанием 
другой.
– Мало ли чего ты хочешь! – Гриша ухмыльнулся. – Я тоже, может, хочу шашлык с 
кахетинским вино, а еще больше обнять молодая жена. Эх!
Упитанное Гришино лицо засветилось от воспоминаний, но начпрода быстро вернули 
к действительности.
– Значит, тропик перешли, а сок не выдаешь? Хорошо, пойдем и доложим старпому, 
что Арвеладзе нарушает законодательство.
– Как перешли? Дорогой, почему раньше молчал? Тогда совсем другое дело.

И Гриша побежал к штурману узнавать, действительно ли «Канопус» находится в 
тропиках, ибо только с этого момента, и ни одним часом раньше, каждый член 
экипажа имеет право на триста граммов сока или двести граммов сухого вина в 
сутки – на выбор. В этом вопросе Гриша был законченным бюрократом. Недели три 
спустя, когда мы подошли к Пакистану, он все время вертелся около штурманской 
рубки, потому что траулер балансировал на широте тропика, как циркач на канате. 
И стоило «Канопусу» хотя бы на одну милю отойти к северу от тропика, как Гриша 
торжественно прекращал выдачу сока.
– Нельзя, дорогой, не положено, – дружелюбно пояснял он возмущенным любителям 
сока. – Закон такой имэется. Пей газированная вода, очень полезный напиток, 
палчики оближешь!
Но в то утро мы получили на пять дней вперед по три бутылки отличного 
виноградного сока и тут же заложили их в холодильники. Они тоже имелись в 
каждой каюте: отвинчивалась крышка калорифера, или кондишена, как было принято 
его называть, и на холодные трубы укладывались бутылки. Законность этой 
операции была весьма сомнительна, но зато в самые знойные дни, когда 
температура в тени достигала сорока, а на солнце пятидесяти шести градусов, мы 
пили охлажденный, необыкновенно приятный сок.
В свободное время играли в шахматы и забивали козла. Домино у рыбаков – любимая 
игра, и проходит она на редкость темпераментно и азартно; проигравшие, 
независимо от ранга, идут «на мыло», провожаемые беспощадными насмешками. Через 
полчаса «козлы» берут реванш, а недавние победители влезают в их шкуры. У нас 
были настоящие гроссмейстеры домино: Борис Павлович, начальник радиостанции 
Саша Ачкинази, Пантелеич и боцман Трусов. У них, особенно у старпома, в запасе 
был богатый арсенал звуковых и визуальных сигналов партнеру, и, когда они 
разоблачались, начиналась веселая склока. Домино любили все, кроме, пожалуй, 
Володи Иванова, который говорил: «Умная игра – вторая после перетягивания 
каната». Поначалу и я относился к «козлу» скептически, но потом втянулся и 
одержал немало славных побед. Меня даже Борис Павлович и Пантелеич наперебой 
приглашали к себе в партнеры – когда под рукой не было никого другого.
По Красному морю мы шли более четырех суток, проклиная дикую жару и