хохочущего во все горло Жука и вдруг вспомнил приём, при помощи которого Хан 
сбил на снег здоровяка солдата, ломившегося без очереди в санчасть. Я подошёл к 
Заморышу, сокрушённо махнул рукой, как бы признавая своё поражение, и 
неожиданным ударом ноги под коленки свалил его на землю.
– Стоп! – весело приказал Жук, когда разъярённый моим вероломством Заморыш 
восстановил справедливость и накормил меня травой. – Годен. Слезай, не 
ерепенься!
– Цепкий ты, черт, – с уважением сказал я, отряхиваясь и выплёвывая траву.
– Ты тоже ничего, ловко сбил с копыт, – великодушно отдарил комплиментом 
Заморыш.
– Подойди, – Жук поманил меня пальцем. – Лишнее из карманов выгрузи, а то 
звенишь, как жеребец колокольчиком. Автомат не заедает? Почисти и смажь, 
проверю. Пушку (кивок на мою гордость, парабеллум в кожаной кобуре) подари 
кому-нибудь, лучше парочку лишних рожков возьми. Пресмыкаешься быстро?
– Чего? – не понял я.
– Уточнить и проверить, – приказал Жук.
– Ну, ползаешь, – недовольно проворчал Заморыш. – Давай дуй до сосны и обратно… 
Голову ниже, ногами работай! Что у тебя – ягодицы свинцом налиты? Не хрусти 
ветками, шум поднял, как стадо коров!
– Я тебе не гадюка, – огрызнулся я, обливаясь потом.
– Хочешь в разведку – будешь пресмыкаться, как гадюка! – воскликнул Заморыш. – 
Учись, пока я живой,
Он лёг на траву и бесшумно пополз, ловко извиваясь и отбрасывая со своего пути 
сухой хворост.
– Вёрткая бестия! – с удовольствием проговорил Жук. – Только перед начальством 
ползать не умеет, за что не раз хлебал всякие неприятности. Ты моего Заморыша 
уважай – у него две «Славы» есть, и третью на монетном дворе отливают, только 
навряд ли успеет заработать, к шапочному разбору дело идёт.
– На мой век и двух штук хватит! – весело откликнулся Заморыш. – Может, за 
власовца чего-нибудь обломится?
– Какого власовца? – спросил я.
– Заморыш приволок часа два назад, – пояснил Жук. – Бродила по лесу одна 
заблудшая овечка.
– А где он сейчас? – оглядываясь, поинтересовался я.
– Это уже не наше дело, – усмехнулся Жук. – Забавную фотографию у него нашли: 
стоит рядом с виселицей, улыбается.
– Наверное, уже получил свои девять граммов, – предположил Заморыш. – Знал бы – 
черта лысого стал бы его в штаб вести…
– Никогда ещё не видел власовцев, – пробормотал я.
– Увидишь, – пообещал Жук. – Здесь, в Чехословакии, их как собак нерезаных.
– А мы уже в Чехословакии? – обрадовался я.
– Совершенно верно, – подтвердил Жук. – Будем, сеньор Арамис, вместе 
освобождать братьев славян. Так я иду договариваться насчёт тебя. Не передумал?
– Спасибо, Жук, – сердечно поблагодарил я. – Только перед ребятами не очень 
удобно, словно дезертирую от них.
– Ты что-то путаешь, сеньор, – Жук иронически прищурился. – Я тебя беру не 
дегустатором на кухню, а в разведку, откуда и не такие орлы, прошу прощения, с 
мокрыми подштанниками возвращаются.
– Извини, не то хотел сказать…
– То-то. А Жука забудь, незачем перед ребятами старое ворошить. И ты, Заморыш, 
ничего не слышал, а что слышал, то в одно ухо вошло, из другого вышло. Сеньору 
Арамису… к бабушке Арамиса! – моему старому корешу Мишке подгони одёжку, 
подбери велосипед и познакомь с разведкой. В обиду не давать – понял?
– Так точно! – вытянулся Заморыш, дурашливо моргая глазами.
– Спасибо…Петя, – с чувством вымолвил я. – Выходит, я снова у тебя в долгу. Жук 
усмехнулся.
– Тебе же сказано – забудь, а то я не всегда такой добрый бываю… Заморыш, 
поднимай на ноги этих сонных бездельников, прикажи готовиться. Учти – оформляю 
тебя помощником.
И, подмигнув на прощанье, пошёл к штабной палатке.



ВОЙНА ЗАКОНЧИЛАСЬ – ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

На события последующей недели наложило отпечаток одно необычайное 
обстоятельство.
На огромном, протяжением в тысячи километров, фронте замолчали пушки; миллионы 
солдат уже написали домой: «теперь уже точно вернусь живой – ждите!»; писаря в 
штабах рвали, топтали ненавистные похоронные бланки, которые, как бы ни 
очерствело сердце на войне, было так тяжело заполнять.
А для нас война продолжалась.
Окружённые в Чехословакии немцы и власовцы рвались на запад, к американцам – 
видимо, надеялись, что могут им пригодиться. Наше командование узнало, что 
Черчилль дал фельдмаршалу Монтгомери указание «тщательно собирать германское 
оружие и складывать так, чтобы его легче можно было снова раздать германским 
солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское 
наступление продолжалось». В такой ситуации ни в коем случае нельзя было 
выпустить на Запад миллион вооружённых фашистов, тем более что они наверняка 
оставили бы на своём пути выжженную пустыню.