податься в пожарники. Можете идти.
– Виноваты, не хотим гореть, товарищ майор!
– Отставить пожарников, – весело сказал военком. Он встал и, скрипя протезом, 
прошёлся по кабинету. – Ладно, ваша взяла. Пойдёте в танковое училище. Через 
год-полтора будете офицерами. Мамы отпустят?.. Чего молчите?
– Не хотим в училище, товарищ майор. Военком резко повернулся.
– Тогда какого же черта вы каждый день ко мне таскаетесь? – яростно воскликнул 
он. – Может, в академию генерального штаба прикажете вас послать?
– Вы же знаете, нам бы на фронт, товарищ майор.
Военком возобновил своё движение по кабинету.
– Глупое пацанье… – проворчал он. – Начитались, мозги набекрень! Ордена там для 
вас приготовили… из шрапнели… Не имею я такого права, понимаете? Не имею!
– А сына своего имели право с собой взять? – рубанул Сашка. – Нам уже по 
шестнадцать, а ему и того не было.
Лицо военкома исказилось. Мы договорились напомнить ему про сына в крайнем 
случае, зря Сашка поторопился. Не глядя на нас, военком сел за стол и быстро 
написал на листке бумаги несколько строк.
– Возьмите, больше ничего сделать не могу. Определят вас с двадцать седьмого 
года – будь по-вашему. Нет – не показывайтесь на глаза, мобилизую на три месяца 
убирать помещение. Идите… Стойте. Откуда узнали про сына?.. Ладно, идите. Может,
 будете счастливее.
– Спасибо, товарищ майор!

Я точно не помню, как называлась эта медицинская комиссия. Кажется, «наружный 
вид». Она была создана в войну для определения возраста людей, потерявших 
документы. Комиссии до паники боялись саботажники, уклонявшиеся от призыва, – 
были и такие. У нас тоже был нелёгкий случай. Но выглядели мы рослыми, года 
полтора уже брились, для солидности носили довольно скудные, но всё-таки усы – 
неужели не выклянчим лишний годик?
Мы вошли в плохо протопленную комнату, где за столом сидели старик врач и – 
тысяча чертей! – молоденькая медсестра Лида, которая жила неподалёку от нашего 
дома и за которой я даже как-то пытался приударить. Но она была весьма 
смазливая девчонка, и даже в условиях острой конкуренции военного времени возле 
неё вечно вилась стая поклонников, так что я быстро убедился в ничтожности 
своих шансов и без сожаления удалился.
– Раздевайтесь, – прочитав направление, бросил врач.
Ничего себе ситуация, врагу не пожелаешь. Мы начали осторожно обнажаться. Лида 
равнодушно зевала, но, чертовка, и не думала отворачиваться.
– Догола! – рявкнул врач.
– А эта чего уставилась? – пробурчал Сашка.
– Подумаешь, маменькины сыночки, – скептически посмотрев на тощие фигуры в 
кальсонах, хихикнула Лида. – Смотреть противно.
– А ты и не смотри! – с вызовом сказал Сашка.
– Прекратить болтовню! – разозлился врач. – Снять кальсоны!
– А пусть она отвернётся.
– Лида, не смотрите на этих прынцев, – ядовито сказал врач, делая ударение на 
«ы» – Ну?!
Мы сняли кальсоны и застыли статуями, целомудренно сделав из ладоней фиговые 
листочки.
– Аполлоны! – ехидничал врач, вставая из-за стола. – В бане тоже, наверное, в 
штанах моетесь? Лида, пишите… как фамилия?.. Полунин – пятьдесят три триста, 
Ефремов – пятьдесят четыре восемьдесят. Рост сто семьдесят… сто семьдесят два. 
Значит, забыли, когда родились? Ай-ай, как слабеет память у некоторых таковых, 
когда нужно идти на фронт!
– Плагиат, – щёлкая от холода зубами, буркнул я. – Это мы уже у Гашека читали. 
Вы ещё про ревматизм скажите.
– Сейчас они вам будут доказывать, Пал Иваныч, что тридцатого года, – 
мстительно вставила Лида. – Что у них молоко на губах не обсохло!
– Заткнула бы ты фонтан, корова, – сгрубил Сашка.
– Что ты сказал? – грозно спросил врач.
– Это не я, это Козьма Прутков.
– Он меня обозвал, – пожаловалась Лида.
– Не трепись и не смотри на что не следует, – огрызнулся Сашка.
– Молчать! – приказал доктор. – Развели мне здесь… филологию! Пруткова читали, 
Гашека читали… Кстати, природа симулянтов с тех пор мало изменилась… Мышцы как 
у лягушки, но крепкие, … да разведи же руки! Так, так, и здесь все в порядке, 
жениться можно. (Лида фыркнула.) Ну может, сами вспомните год рождения, 
граждане прынцы?
– А мы и не забывали, – я пожал плечами. – Тысяча девятьсот двадцать седьмой.
– Какой? – удивился врач.
Я повторил.
– Так какого же дьявола мне голову морочите? – врач развёл руками. – Ревматизм, 
Прутков… Призываетесь?
– Конечно, – подтвердил Сашка, со звоном лязгнув зубами. – Можно одеться?
– Я б такого нагишом на улицу выгнала, – размечталась Лида. – Попался бы мне в 
руки!
– Метлу бы тебе в руки – и на шабаш, – отпарировал Сашка.
Доктор наградил нас дружелюбными подзатыльниками, велел одеваться и принялся 
диктовать Лиде приговор. Мы начали торопливо натягивать одежду, с 
нечеловеческим напряжением слушая трескучий голос нашего судьи в последней